Ангелы-хранители

– Итак, Джордж Олмстид не только предал Виолетту, но и, отойдя в мир иной, лишил ее объекта для ненависти. Поэтому она возненавидела весь мир в целом, – подвел итог Трэвис.

– И меня, в частности, – добавила Нора.

В тот же день Нора рассказала Трэвису о своих картинах. Раньше она не упоминала об увлечении живописью, а Трэвис никогда не был в ее спальне и не видел мольберта, шкафчика с художественными принадлежностями и чертежной доски. Нора и сама толком не знала, почему утаила от Трэвиса эту часть своей жизни. Она рассказала о своем интересе к искусству, и он водил ее по картинным галереям и музеям. Однако Нора никогда не говорила о собственных работах, возможно, из опасения, что они не слишком впечатлят Трэвиса.

А вдруг он найдет, что у нее нет таланта?

Ведь, кроме книг, позволявших уйти от реальности, еще одной вещью, которая помогла Норе выдержать мрачные годы одиночества, были занятия живописью. Нора верила, что ее работы хороши, даже очень хороши, но была слишком застенчива и ранима, чтобы хоть кому-нибудь в этом признаться. А что, если она ошибается? А что, если у нее нет таланта и она впустую тратит время? Ее живопись была основным способом самовыражения. У Норы не имелось других возможностей укрепить слабую самооценку, и поэтому ей отчаянно хотелось верить в свой талант. Мнение Трэвиса имело для Норы колоссальное значение, и, если ему не понравятся ее работы, она будет морально раздавлена.

Однако, покинув офис Гаррисона Дилворта, Нора поняла, что пришло время рискнуть. Правда о Виолетте Девон оказалась ключиком, открывшим эмоциональную тюрьму, в которой находилась Нора. Ей потребуется еще много времени, чтобы, выбравшись из камеры, пройти по длинному коридору во внешний мир, но путешествие неизбежно продолжится. И поэтому Норе придется сделать шаг навстречу любому новому опыту, который предлагает ей жизнь, включая ужасную возможность горького разочарования из-за неприятия ее работ. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Вернувшись домой, Нора подумала было пригласить Трэвиса подняться наверх и показать ему пять-шесть последних работ. Но мысль пустить мужчину в свою спальню, даже с самыми невинными намерениями, страшила Нору. Конечно, откровения Гаррисона Дилворта раскрепостили девушку, границы ее мира стремительно расширились, однако она пока не чувствовала себя настолько свободной. Поэтому Нора решила усадить Трэвиса с Эйнштейном на один из огромных диванов в заставленной мебелью гостиной, а затем принести сюда несколько своих работ. Нора включила свет, раздвинула тяжелые шторы и сказала:

– Сейчас вернусь.

Поднявшись наверх, она в смятении перебрала десять последних работ, не в силах решить, какие картины показать Трэвису в первую очередь. Наконец она остановилась на четырех работах, хотя нести сразу все четыре оказалось довольно тяжело. Но, начав спускаться по лестнице, Нора остановилась на полдороге и решила вернуться, чтобы отобрать другие картины. Поднявшись обратно на четыре ступеньки, Нора поняла, что так можно колебаться до бесконечности. Напомнив себе, что риск – благородное дело, она сделала глубокий вдох и быстро спустилась вниз с четырьмя работами, отобранными первыми.

Трэвису работы понравились. Даже больше чем понравились. Он был в полном восторге.

– Боже мой, Нора! Это вовсе не любительская мазня. Это настоящее. Это искусство.

Нора установила холсты на четырех стульях, и Трэвису захотелось изучить их получше. Он вскочил с дивана, подошел к картинам и принялся переходить от одного полотна к другому.

– Ты потрясающий фотореалист! Я, конечно, не искусствовед, но, клянусь Богом, ты ничуть не хуже Эндрю Уайетта! Но меня немного удивляет одно… Есть нечто леденящее кровь в этих двух работах…

Комплименты Трэвиса вгоняли Нору в краску. Нора тяжело сглотнула, чтобы вернуть себе дар речи:

– Решила добавить немного сюрреализма.

Нора принесла два пейзажа и два натюрморта. Все они были типичным образцом фотореализма, но в двух явно чувствовался налет сюрреализма. На натюрморте, например, стаканы для воды, кувшин, ложки на столе были выписаны с удивительной точностью, и на первый взгляд картина казалась удивительно реалистичной, но, приглядевшись, можно было заметить, что один из стаканов расползается по поверхности, а кружочек лимона проникает в стенку стакана, словно стекло было отлито вокруг него.

– Твои картины великолепны, просто великолепны! А другие у тебя есть?

Есть ли у нее другие?!

Совершив еще две вылазки в спальню, Нора принесла шесть картин.

С каждой новой работой возбуждение Трэвиса усиливалось. Его восторг был совершенно искренним. Поначалу Норе казалось, что он ее разыгрывает, но вскоре она убедилась, что он не пытается скрыть истинные чувства.

Переходя от картины к картине, Трэвис не уставал твердить:

– Твое чувство цвета просто уникально.

Эйнштейн ходил хвостом за Трэвисом, тихо подтявкивая каждому восторженному замечанию хозяина и энергично виляя хвостом, словно выражая свое полное согласие с высокой оценкой картин.

– В твоих работах чувствуется настроение.

– Гав!