– Твое владение кистью поражает. У меня нет впечатления, будто я вижу тысячу мазков. Такое ощущение, будто картина волшебным образом появилась на холсте.
– Гав!
– Ты не только сможешь себя этим прокормить… Думаю, на этом ты сможешь сделать себе имя!
Нора не осмеливалась признаться себе, насколько серьезно она относится к своей работе, и поэтому нередко писала одну картину поверх другой, снова и снова используя один и тот же холст. И в результате многие работы были утрачены навсегда. Однако на чердаке Нора хранила более восьмидесяти своих лучших картин. И вот теперь по настоянию Трэвиса они спустили вниз бо́льшую часть завернутых полотен и, сорвав коричневую бумагу, установили картины на предметах меблировки гостиной. Впервые на памяти Норы гостиная выглядела столь ярко и приветливо.
– Любая галерея будет счастлива выставить твои работы, – сказал Трэвис. – И правда, давай завтра погрузим в мой пикап часть твоих картин и покажем в нескольких галереях. Посмотрим, что они скажут.
– Ой нет! Ни за что!
– Обещаю, Нора, ты не будешь разочарована.
Неожиданно у Норы от волнения сжалось сердце. Несмотря на захватывающую перспективу сделать карьеру в области искусства, Нора отчаянно страшилась совершить столь смелый шаг. Для нее это было аналогично тому, чтобы броситься с обрыва.
– Не сейчас, – ответила Нора. – Через неделю… а может, через месяц… мы погрузим картины в твой пикап и отвезем их в какую-нибудь галерею. Но не сейчас, Трэвис… Я не могу… Я еще не готова…
– Снова эмоциональная перегрузка? – улыбнулся Трэвис.
Эйнштейн потерся о ногу Норы, бросив на нее такой умильный взгляд, что невозможно было сдержать улыбку.
Нора почесала у пса за ушами:
– Столько всего сразу навалилось. Мне всего этого не переварить. Голова идет кругом. Я как будто на карусели, которая, потеряв управление, крутится все быстрее.
Нора сказала правду, хотя это было не единственной причиной, почему она не спешила выставлять напоказ свои картины. Ей просто хотелось идти вперед чуть помедленнее, чтобы до конца прочувствовать свое грандиозное преображение. Если слишком торопить события, превращение нелюдимой старой девы в полноправного гостя на этом празднике жизни пройдет слишком стремительно и словно в тумане. Нора жаждала насладиться каждой секундой своей удивительной метаморфозы.
Подобно инвалиду, с рождения заточенному в темной комнате, набитой системами жизнеобеспечения, но буквально чудом исцелившемуся, Нора Девон крайне осторожно открывала для себя новый мир.
Выходом из психологического заточения Нора была обязана не только Трэвису. Эйнштейн сыграл не менее важную роль в ее трансформации.
Ретривер определенно решил, что Норе можно доверить секрет его выдающихся умственных способностей. После журнала «Модерн брайд» и истории с младенцами в Солванге ретривер мало-помалу демонстрировал Норе работу своего отнюдь не собачьего мыслительного аппарата.
Трэвис, перехватив у Эйнштейна инициативу, рассказал Норе, как нашел ретривера в лесу и как кто-то страшный, кого они так и не увидели, преследовал Эйнштейна. Затем Трэвис перечислил все удивительные вещи, которые с тех пор успел продемонстрировать Эйнштейн. Трэвис также рассказал Норе о периодических приступах тревоги, случающихся у ретривера в середине ночи, когда он стоял у окна, вглядываясь в темноту и как будто опасаясь, что неведомое существо из леса его непременно найдет.
Как-то вечером Трэвис с Норой несколько часов просидели на кухне у Норы за кофе с домашним ананасовым тортом, пытаясь найти объяснение удивительному интеллекту ретривера. Пес, периодически отвлекаясь на выклянчивание кусочков торта, с большим вниманием прислушивался к разговору, словно понимая, о чем, собственно, идет речь. Время от времени он поскуливал и нетерпеливо ходил взад-вперед по кухне, точно сожалея, что речевой аппарат собаки не дает возможности говорить. Правда, в основном Нора с Трэвисом переливали из пустого в порожнее, поскольку у них не было гипотез, которые стоило обсуждать.
– Я верю, Эйнштейн мог бы сказать нам, откуда он появился и почему так чертовски не похож на других собак, – заявила Нора.
Эйнштейн деловито помахал хвостом.
– Я в этом не сомневаюсь, – ответил Трэвис. – Он обладает почти человеческим самосознанием. Эйнштейн знает, что он другой, и, похоже, понимает почему. По-моему, он бы с удовольствием нам все рассказал, если бы нашел способ, как это сделать.
Ретривер коротко залаял, отбежал в дальний конец кухни, вернулся назад, посмотрел на Нору с Трэвисом, повертелся волчком в приступе почти человеческого отчаяния, рухнул на пол и, положив голову на передние лапы, принялся поочередно фыркать и тихо поскуливать.
Нору крайне заинтриговал рассказ о реакции Эйнштейна на домашнюю библиотеку Трэвиса.
– Он понимает, что книги – это средство общения, – задумчиво протянула Нора. – И возможно, чувствует, что можно использовать книги для заполнения пробела в общении между нами.
– Но как? – спросил Трэвис, поднося ко рту очередной кусочек торта.