Ангелы на кончике иглы

Она вежливо улыбнулась.

— Я выходил строиться на линейку в другом лагере, вот и выгляжу не очень свежо. У меня сто болезней, а ты взял мой процент на себя!

— Будет считаться! Рад тебя видеть, старина. Познакомься, моя супруга. Зина, это Тавров, ты о нем слышала.

— Раппопорт, — представился Тавров.

— Мы уже знакомы, — Зинаида Андреевна протянула руку. — Заочно.

— Заочно я воспринимаю только партийные постановления. А красивых женщин, вы знаете, так мало, что их надо посмотреть.

— Муж не ценит, — она погладила Игоря Ивановича по голове.

— Зинуля! — Макарцев похлопал ее по руке. — Хватит здесь отсиживать. Борька придет обедать, а тебя нет. За меня не волнуйся. Мы тут с Яковом Маркычем чуток потолкуем о газетных делах — тебе это неинтересно…

Он притянул жену за руку к себе и поцеловал в щеку. Зинаида улыбнулась Якову Марковичу.

— Умоляю, недолго. Ты должен меня слушаться. Это я говорю как врач.

— Ты не врач, Зинуля, а жена ответработника.

Она с показной обидой надула губы и тихо притворила за собой дверь.

— Что там творится, рассказывай! — жадно набросился Макарцев на Якова Марковича, едва жена исчезла за дверью. — Кстати, я на досуге прочел твою статью «Писатели — идеологические бойцы». Дельно, и главное, правильные обобщения. Чего ты смеешься?

— Писатели, — пробурчал Раппопорт, — бывают двух категорий: те, за кого пишут, и те, кто пишет за других.

— Но есть ведь и настоящие писатели?

— Боюсь, они не бойцы идеологического фронта…

— Ну их к Богу! — Макарцев сделал вид, что понял иначе. — Нам хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать…

— Если так…

— Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий дальше?

— Что рассказывать?… Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше?

— Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю, журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставлю вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов…

— Не надо. Не надо премии, — замахал руками Раппопорт. — Ты лучше Ягубова умерь…

— Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и кругозор у моего зама!

— Не об этом. Он понимает!.. Я знаю, антисемитом быть необходимо…

— Чепуха!

— Но нельзя же так в лоб…

— Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!.. Вот что… Готовь-ка доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы в новых условиях.

— Я — свой доклад на собрании?

— Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК.

— Пожалуйста, мне что — жалко?

В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить с рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папке?

— Кстати, чтобы не забыть, Тавров, — Макарцев прервал молчание, поморщился от боли. — Помнишь о папке?

В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступил тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин или посторонние… А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? От этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.

— Так вот, о папке, — сердясь на самого себя, повторил он, глянув на дверь. — Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость, считаешь?

— Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?

— Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!

— Разумно, — тряхнул головой Яков Маркович. — Вынесу — никто не заметит.

— Она в среднем ящике стола.

— В среднем так в среднем… Спрячу ее вне редакции, так?

— Вот именно, — глаза у Макарцева заблестели. — Нет ее — и все. А на нет и суда нет!

— Суд-то есть! Но зачем лишние улики?

— Вот именно! Значит, сделаешь?

— А как же! — Тавров протянул Макарцеву руку. — И не думай ты больше об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не было.

Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.

— Вы? — удивился Раппопорт. — Разве вы не уехали?

— Я ждала вас… Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?

— Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?

— Нет! Он… Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не допустила…

— Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала…

— Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то скрывает… Спрашиваю, а он отшучивается…