Ангелы на кончике иглы

— Зачем ты напился? Чтобы стать националистом?

— Меня тошнит от того, что происходит…

— Сам же говорил, отец, что на перстне царя Соломона были выгравированы мудрые слова: «И это пройдет…»

— Говорил! Мало ли что я говорил! Да если бы у меня был перстень, я бы выгравировал на нем: «И это не пройдет!»

70. РОКОВАЯ ДЕВОЧКА

В сберкассе на старом Арбате стояла очередь, извиваясь по стене: старики и старухи ожидали пенсию. Сироткина попросила предупредить, что она последняя, отошла к стойке и, открыв отцовскую сберкнижку на имя Северова Гордея Васильевича с правом для дочери пользоваться вкладом в течение трех лет, заполнила листок. На счету было две с половиной тысячи с лишним. Отец не трогал их после смерти матери.

Мелочь Надежда не стала трогать, а две с половиной тысячи, отстояв в долгой очереди, забрала. Ей велели расписаться три раза — Надя волновалась, и подпись каждый раз получалась отличной от предыдущей. В конце концов ее заставили предъявить паспорт. Только после этого Сироткина получила жетон с номером, отдала его кассирше, и та отсчитала деньги. Сколько — Надя не могла видеть из-за высоченного прилавка, но пересчитывать не стала. Она отошла к стойке, вынула из сумочки редакционный конверт со штампом «Трудовая правда», вложила в него деньги и заклеила.

До метро «Университет» Надежда ехала с решительностью, которая несколько убавилась, пока она поднималась по эскалатору. Обычно, когда Надя провожала Ивлева, он не хотел, чтобы она шла с ним до самого дома; она оставалась внизу, и лестница уносила вверх его одного. Но иногда он заговаривался, не замечал, что она уже стоит на ступеньке, и ей удавалось проводить его до самого выхода из метро. В такие дни Надя была счастлива.

Теперь Сироткина вошла в подъезд. Она поднималась по лестнице не ища, будто сто раз приходила в дом Ивлева. Она хотела встречи с Антониной Дональдовной и боялась ее. Это была какая-то игра, которую Сироткина сама себе предложила, сойдясь с Ивлевым. Антонина Дональдовна была ее педагогом в 38-й музыкальной школе. Надя девочкой любила ее и быстро забыла, как и всех других своих учителей, но вспомнила, когда узнала, что спецкор Ивлев — ее муж. Учительница в свое время о нем рассказывала (какой он умный и незаурядный человек, — кажется, про это), и Наде, когда она на него в редакции посматривала, сделалось любопытно.

Когда игра и полудетские расчеты стали серьезными, Сироткина не заметила. А заметила только, что она любит Ивлева и ей не только хорошо от этого, но и плохо. Она так и не сказала ему, что знает его жену.

— Сироткина?! — удивилась Антонина Дональдовна, открыв дверь и сразу узнав Надю.

Она стояла в пестреньком халате с посудным полотенцем не первой свежести в руках и, узнав, все еще продолжала разглядывать Надю, тщательно, с иголочки одетую.

— Я на минуту, Антонина Дональдовна…

— Да входи же. У меня кавардак, извини… Раздевайся, я сейчас…

Пока Надя снимала плащ, Тоня в ванной напудрилась, чтобы хоть немного скрыть следы синих припухлостей от бессонной ночи и слез. Она скинула халат, натянула брюки и кофту, провела два раза гребешком по голове и вышла из ванной.

— Я все знаю, — сразу произнесла Сироткина, чтобы не вертеться вокруг да около.

— Что — все?

— Мы ведь с Вячеславом Сергеевичем вместе работаем. Ну, то есть я в редакции мелкий технический работник. Он ни в чем не виноват, я уверена. Они должны его выпустить! Просто обязаны!

Тоня ничего не ответила. Она отрицательно покачала головой, и только слезы покатились вниз, оставив два следа в наспех положенной на щеки пудре.

— Точно знаю, Антонина Дональдовна! Газета за него заступится, а к мнению газеты прислушаются… Скоро из больницы наш главный выйдет, Макарцев. Он к Ивлеву хорошо относится, понимает, что это талантливый человек. Он позвонит и все такое… Вот увидите!

— Куда позвонит, Надюша? Ты осталась такой же наивной девочкой, как была!

— Нет! — запротестовала Сироткина. — Может, я и наивная, но не такая, как вы думаете! Верьте, это главное!..

— Постараюсь…

— Да, чуть не забыла, а то б ушла… Я привезла гонорар вашего мужа — в бухгалтерии просили передать…

Сироткина поспешно вынула конверт, положила на стол. Ивлева не взглянула.

— Ну а ты-то как живешь, Надя?

— Я? Замечательно. Весело! Такой круговорот — некогда оглянуться. Учусь в университете, на вечернем, кончаю. В общем, порядок…

— Тебе можно позавидовать…

— Мне многие завидуют. Даже стыдно, когда у тебя все так хорошо… А как ваш сын?

— Сейчас у бабушки, растет…

— Ну, я пойду, — поднялась Надежда. — Извините, что ворвалась без приглашения.

— Наоборот, Надя, я очень рада. Посиди, чаю попьем…

— В другой раз… Загляну, как только что-нибудь узнаю.

Закрывая за Надей дверь, Тоня ощутила знакомый запах духов. Запах этот раздражал ее давно, однако она не придавала ему значения. Только теперь слабая догадка пришла к ней, но она не позволила этой мысли развиться и поразить ее сознание неожиданным открытием.