Ангелы не умирают

Хорошо, что в палате было почти темно. Будь тут чуть больше света, так легко испугаться того, что таится в глубине серых глаз. Будто под толстой коркой льда, по которой осторожно делаешь за шагом шаг, видишь тень чего-то опасного. Оно надёжно запертого, но оно там, ты точно это знаешь.

Зверь на поводке? Лава, булькающая на дне жерла вулкана?

Между этой угрозой и Мередит стоят лишь воля и разум Ливиана. Достаточная ли эта гарантия безопасности?

Ливиан, вредный мальчишка, который в детстве ломал куклы Мередит с противной усмешкой. Ломал и заставлял на это глядеть.

Было мучительно жалко оторванных голов, поломанных пластмассовых рук и ног, но желание играть с ним перевешивало для Мередит сожаление.

Правда, он всё равно не играл. А когда, разъярённая, она, вцепившись ему в руку, укусила до крови, только смеялся.

– В детстве ты ломал мои куклы, – жалобно выдохнула Мередит, блаженно прикрывая глаза под лёгкими ласками.

Руки Ливиана почти невесомо скользили по её рукам, гладили шею, волосы.

– Что? – не сразу понял он о чём она говорит.

– Ты ломал мои куклы. Тебе нравилось смотреть, как я плачу.

– Нет, – покачал головой Ливиан. – Мне не нравилось, как ты плачешь. Но ещё меньше мне нравилось общество девочки, что навязывал человек, которого я тогда считал своим отцом. Я тебя и доводил, чтобы ты от меня отстала. Но ты стойко жертвовала игрушками.

– Хотела, чтобы ты наконец оценил моё расположение и понял, какое я чудо.

– Я созрел до осознания истины.

Уголок губ Ливиана снова дёрнулся в лёгком намёке на усмешку.

– Я не стану для тебя очередной куклой которую ты сломаешь?

Ливиан какое-то время смотрел Мередит в лицо, потому медленно покачало головой.

Руки его опустились на тонкую, как ствол берёзки, талию девушки и жадно сжались.

Его губы были горячими, как будто под алой каймой действительно полыхал огонь. Горячими и твёрдыми – беспощадными. Ливиан словно брал непокорную крепость. Будто пил дыхание с губ Мередит, задыхаясь сам и заставляя задыхаться её.

Мередит чувствовала тяжесть его тела, налившегося каменной твердостью. Жёсткие плечи под её руками, мускулистый стан. Тело Ливиана будто сплошь было сплетено из лоз, гибких и твёрдых.

Он был таким горячим, горячим в прямом смысле слова, что это даже пугало. Будто изнутри его сжигала неведомая лихорадка, делая не со всем вменяемым.

 – Ливиан, нет, не надо! – испугавшись накала незнакомых страстей, Мередит упёрлась руками ему в грудь, отталкивая от себя.

К её облегчению, он остановился сразу:

– Я сделал тебе больно?

Она помотала головой.

– Нет, но…

– Ты не готова лишиться невинности на больничной кровати?

– Извини.

– Не извиняйся. Правильное решение. «Извини» следует сказать мне.

– О, нет! Вот если бы ты не остановился, тогда возможно. А так…

– Мередит, тебе не следует бояться меня. Правда. Уж что-что, а контролировать себя я умею.

– После такого самоуверенного заявления так и хочется опровергнуть сказанное.

Ливиан усмехнулся и, вытянувшись рядом на кровати, прижал Мередит к себе. Она счастливо вздохнула и расслабилась, положив голову ему на плечо.

– Ты такой милый.

– Это вряд ли, – с очередным смешком проговорил он. – Но с тобой, как ни странно, да.

– Почему?

– Почему? Наверное, потому, что ты сама очень милая. Похожа на пушистого шаловливого котёнка.

Сухая ладонь Ливиана погладила короткие кудряшки, упруго вьющейся вокруг ещё по-детски округлой щеки Мередит:

– От тебя так приятно пахнет.

Мередит непонимающе посмотрела на Ливиана. Она не улавливала никаких запахов, кроме больничных лекарств.

– Я не пользовалась сегодня духами.

Поведя носом, она пожала плечами?

– Ничего не чувствую.

– А я чувствую. Запах ванили и карамели. Невинности и чистоты.

– Ты надо мной подшучиваешь, да? – подозрительно сощурила глаза Мередит.

– Нет, я серьёзно. Этот запах такая редкость. В моей жизни это почти мифический аромат.

8. Катрин. Соперницы

Катрин должна была чувствовать холод в каждой клеточке тела, но холодно не было. Тоскливо, одиноко, страшно, но не холодно. А она, пожалуй, была бы даже рада оказаться в одной палате с Мередит, почувствовать заботу врачей. Спрятаться за пилюлями и уколами от необходимости оставаться наедине с собой и снова искать ответы на вопросы.

Искать и не находить. По крайней мере те, которые можно принять со спокойной душой и смирением.

Катрин была бы рада оказаться в любом месте где светло, где звучат людские голоса. В темноте всплывали картинки из недавнего прошлого: вода, отчаяние, кровь, смерть.

С тех пор как они приехали в Эллинж жизнь изменилась не в лучшую сторону. На поверхности всё выглядело гладко, но постоянное напряжение, предчувствие надвигающейся беды не оставляло ни на минуту.

Беда эта была связана с Альбертом.

Всё было связано с Альбертом так же тесно, как жизнь с дыханием.

Его присутствие причиняло боль как засевшая заноза. Но даже самой себе Катрин не желала признаваться, что больше всего страшится того момента, когда Альберт уйдёт. А в том, что он уйдёт, она не сомневалась.