Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина

– Хотел предложить Вашему превосходительству попробовать больничной пищи.

– Благодарю, я уже сыт, – отвечал генерал. – Я сам могу вас попотчевать. Не угодно ль-с?

И он протянул смотрителю кусок тюремного хлеба.

Когда обход тюрьмы был окончен, губернатор прошел в канцелярию и потребовал списки арестантов, продовольственные ведомости и расходные книги. Он глянул в ведомости, просмотрел книги и тщательно перечел списки. Многим арестантам уже вышел срок; иные пересыльные ждали по несколько месяцев этапа; третьи могли быть давно переведены в льготные разряды.

Наконец он оттолкнул от себя книги, встал и, кивнув на них с досадой, сказал:

– Захвати, Федор Иваныч.

Смотрителю на ходу кинул:

– Завтра книги будут возвращены. И прошу до завтра ни меня, ни кого другого не беспокоить.

И вышел из канцелярии.

По дороге из тюрьмы, опять задами и старицей, генерал молчал и, только подойдя к своему саду, бросил денщику:

– Долго мы с тобой купались. Вода не из приятных. Грязная.

– Не проточная, Ваше превосходительство.

– Да, застоялась. Нужно спустить. Гниет.

И опять замолчал. У порога дома сказал:

– Не в службу, а в дружбу, сходи, Федор Иваныч, к огородникам, узнай, почем продавали с осени капусту и картофель. В Лабазе у Перфильева – он честный старик – узнай, почем была с осени мука и крупы: хочу узнать, сколько зайцы в остроге капусты погрызли, а крысы – крупы поели.

– Рад стараться, – сказал Федор Иваныч, и усы у него сделались веселые: кончики шевелились.

Он весело пошел сушить купальное генеральское полотенце, а генерал, побыв у генеральши, приняв должностных лиц и просителей, засел у себя в кабинете за книгами и бумагами из острога. Спустился вниз к обеду и опять засел над ними. Ввечеру Федор Иваныч доложил генералу все, что узнал. Генерал молчал.

– Все, ваше превосходительство, – сказал Федор Иваныч.

– Ошибаешься, братец, – заметил генерал. – Наверное, не все: разве нам с тобой уследить за зайцами да за крысами? Мы с тобой следить за турками больше привыкли. Наверное, какую-нибудь крысиную щель пропустили.

Генерал опять отвернулся от денщика и молча смотрел в окно, выходившее в сад. Оттуда неслось вечернее тепло и слоились косые, тонкие, золотые лучи: наперерез всей комнаты они достигали ее дальнего угла, того, где пред фамильным образом Николая-угодника теплилась золотая лампадка.

– Прости, братец, я утрудил тебя, – сказал генерал с теплотою и обернулся к Федору Иванычу. – Меня самого вон кто утрудил. – Он указал рукой на образ.

Встал, запер сам дверь, посадил денщика на кожаный диван и повторил ему, указывая на Николу:

– Меня вон кто утрудил.

Федор Иваныч перекрестился на образ.

– Мы его с тобою знаем? Кажется, давно знаем? Как нам, скажешь, не знать. Там, в Егорлыке, помнишь, в долинке-то, когда Гукмасов 2-й не подоспел вовремя с нежинцами, а Ахмет-Риза на нас весь свой горох свинцовый высыпал с горки, там без него мы с тобой, верно, остались бы под кусточком лежать. Ну, как его не знать: в бедах сущим заступник, путешественникам – путеводитель… – Генерал замолчал на минуту. – Как он нас с тобой на казачий пикет вывел из кизилового кустарника – не забыл? Заступник, путеведец: все знаем. А вот, оказалось, не все. Далеко не все.

Генерал заходил по комнате.

Поднялся тотчас и Федор Иваныч и стал на свое обычное место двери.

– Он сам мне подсказал. Как школьнику-мальчишке, поутру сегодня книгу раскрыл и указал: «На, читай. Учись». То есть книгу-то я сам, как всегда, раскрыл, а он указал. Я тысячу раз глазами это место проходил, а прочел только сегодня, с подсказкой: «В темницах сущих посетитель и питатель…»

Генерал остановился около денщика.

– Знал ты это, Федор Иваныч, а? Я не знал. Постыди меня, голубчик, что не знал. Семьдесят лет живу, а не знал. Вот заставил меня он учиться…

Генерал указал на тюремные бумаги и книги на столе.

– Ты уж помоги. Нам надо с тобой ему урок приготовить к завтраму. Спросит. Я без тебя не справлюсь.

Генерал сел за стол, а Федору Иванычу указал место возле себя.

5

Николины труды кто сочтет? Там пособил, здесь вразумил, богатого взял, бедному дал, с дитятей поиграл, со старым поехал: обоих утешил. Пуста казна у Николы: ни один грош не залежался. Ходит Никола по городу: одни его видят, другие не видят, да по-Николиному творят; одним пригрозит, других надоумит, иным подскажет, а кого и рукой толкнет.

Слышит Никола – ребенок плачет. Он в дом. Зыбка под потолком давно не зыбится.