Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого

Единственным делом, в обсуждении которого он принимал участие вместе с представителями империи, был знаменитый договор 1310–1312 гг. К тому же именно Ангеррану можно поставить в заслугу то, что его. ратификация все же состоялась. Он не ставил перед собой цели добиться ее любой ценой, а пытался как можно тщательней, не забывая при этом о своей задаче, следовать интересам короля Франции. Двадцать третьего июня 1310 г. Филипп Красивый передал Людовику де Клермону и Пьеру де Латильи доверенность[1067] на проведение переговоров с теми, кого 26 апреля назначил для этой цели Генрих VII: с Жаном Намюрским и Симоном де Марвилем.[1068] Переговоры прошли очень быстро, и 26 июня был заключен договор о мире и согласии,[1069] статья 7-я которого, в частности, гласила, что Филипп, сын Филиппа Красивого, может принести оммаж римскому королю за графство Бургундское: тем самым признавалась уступка графа Оттона. Оставалось лишь ратифицировать это согласие для того, чтобы оно стало настоящим договором. Этим занялся Мариньи, который до этого момента оставался в стороне от происходившего.

Это дело действительно относилось к его компетенции, поскольку касалось также и папства. Основное противодействие ратификации договора оказывал Генрих VII, видя, что в Италии против него восстают сторонники партии гвельфов, поддерживаемые анжуйцами, а тем временем папа, по наущению Филиппа Красивого, все так же противился его императорской коронации. Генрих VII прежде всего хотел получить императорский венец. Филипп же Красивый считал, что все вопросы можно будет гораздо быстрее уладить с римским королем, нежели с императором. Поэтому местом переговоров, которые закончились ратификацией договора, стал, само собой, Авиньон.

Именно в этом городе примерно в начале декабря 1310 г. аббат Сен-Медарда в Суассоне объяснил папе,[1070] от своего имени и от имени Ангеррана де Мариньи, что, на их взгляд, целесообразней было бы отложить императорскую коронацию до Троицына дня 1311 г., чтобы ускорить ратификацию договора.[1071] Подобное мнение, будь оно изложено в письме от короля, могло бы оказать пагубное влияние на франко-немецкие отношения. Мнение же двух советников, устно переданное одним из них, было менее опасно и однозначно давало понять папе позицию короля. В данном случае мы впервые видим, что Мариньи, официально или нет, стал выразителем воли короля.

Итак, речь теперь шла о ратификации договора. Четырнадцатого февраля 1311 г. Филипп Красивый выдал доверенности на проведение переговоров по этому вопросу:[1072] имя Мариньи значилось первым среди мирян. Король облек своих доверенных лиц полномочиями вести обсуждения, делать выводы и давать клятвы от его имени.[1073] В действительности обсуждение этого вопроса с римским королем, который в то время находился в Ломбардии, не получилось. Но 28 февраля Климент V начал собственные переговоры с Генрихом VII[1074] по поводу договора, заключенного 26 июня 1310 г., и с этой целью послал к нему своих капелланов, Роберта Салернского и Гуго-Жеро, архидиакона Ожа. Поскольку путь от Парижа до Авиньона занимал примерно восемь дней,[1075] мы считаем позволительным утверждать, что между выдачей доверенностей Филиппом Красивым и установлением контакта Климента V с Генрихом VII существовала связь, тем более что Мариньи, без всяких сомнений, находился в Авиньоне в марте 1311 г.

Ведь именно Мариньи обсуждал это дело с папой. По всей видимости, Ногаре, который лишился всякого уважения в глазах папы и более не имел на него никакого влияния, был вынужден уйти в тень, как и Плезиан, тогда как отношения между королем и папой несколько разрядились.

В Курии Мариньи действовал в двух направлениях. Прежде всего он добивался фактической ратификации договора, то есть обмена грамотами с печатями. Затем он попытался напугать Генриха VII, устанавливая контакты с итальянскими гвельфами, оставаясь верным той политической линии, которую, по его настоянию, выразил аббат Сен-Медара: если бы коронацию отложили, Генрих VII стал бы с большим интересом рассматривать идею союза с французами, который мог благоприятно повлиять на его отношения с папством; римский король мог бы воспользоваться помощью своего французского союзника, в котором уже бы не нуждался, став императором. Генрих VII догадался об этой уловке, как только ему стало известно о визите французов в Авиньон, и ответом именно на его жалобу стало возмущенное письмо кардинала Бертрана де Борда, папского камерария: чистой ложью в письме посланникам понтифика, находившимся при дворе Генриха VII, назвал он высказывания о том, что аббат Сен-Медара и другие послы короля Франции присутствуют в Курии лишь для того, чтобы помешать реализации планов римского короля![1076]