Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Пока на Замятина нападали в официальной прессе, друзья постоянно слали ему письма, в которых пытались поддержать его. Молодой поэт Ю. А. Казарновский (который вскоре попадет в лагерь на Соловки) писал из Ростова-на-Дону своему «обожаемому еретичному мэтру», чтобы выразить, как много «Русский современник» тогда значил для молодого поколения: «Вы первый смело сказали то, что все боялись говорить – этого никогда не забудут»[283]. Тем же летом 39-летний Я. П. Гребенщиков также выразил Замятину свою глубокую привязанность: «…тебя я очень люблю. За последние годы особенно полюбил. И горжусь и счастлив хорошим твоим ко мне отношением. <…> А привел бы Господь на деле доказать любовь – я был бы счастлив по-настоящему»[284].

После театрального триумфа в московском МХАТе Замятин подписал контракты с ленинградским БДТ на постановки «Блохи» и «Атиллы». Он прочел отрывки из «Атиллы» на литературном вечере в Филармонии 12 мая 1926 года, а на следующий день прочитал всю пьесу художественному совету БДТ. Окончательный вариант текста должен был быть готов к 15 августа, и БДТ гарантировал, что «Атилла» будет поставлен в сезоне 1926–1927 годов, при этом театру отходили исключительные права на пьесу на срок в три года[285]. Вот отрывки из написанного Замятиным вступления к пьесе:

Автор полагает, что на протяжении истории человечества есть параллельные, одинаково звучащие эпохи. Такой параллелью нашей эпохи «перемещения народов», эпоха величайших мировых войн, эпоха столкновения западной, уже стареющей культуры с волной свежих, варварских народностей – готов и славян. Есть историческое основание полагать, что Атилла вовсе не был тем диким, бессмысленным разрушителем, каким изображают его римские историки. Это был человек, несомненно, огромной воли и темперамента, для своего времени хорошо образованный (в молодости он был заложником в Риме и там учился). Это был тонкий политик [BDIC, dossier 11].

В течение восемнадцати месяцев Замятин изучал исторические источники, начиная с текстов римского историка Приска Панийского, который лично встречался с Атиллой. Первоначально автором задумывался роман, который рассказывал бы о семье Атиллы и его жизни в Риме в подростковом возрасте. Однако теперь это была драма, посвященная его общественной деятельности и событиям в личной жизни в последние годы. Однажды Замятин заполнил анкету о своей домашней библиотеке, где подсчитал, что за пятнадцать лет накопил 1000–1200 книг, три четверти из которых составляла художественная литература, в том числе поэзия, а остальные были книгами по философии, техническим наукам, математике, социологии, истории и теории литературы. Хотя он утверждал, что не ищет в книгах вдохновения для собственного творчества, Замятин тем не менее признавал, что для своих исторических пьес («Огни св. Доминика» и «Атилла») он, естественно, обращался к широкому кругу источников, обычно заказывая их в ленинградской Публичной библиотеке [РГАЛИ. Ф. 1776. Оп. 2. Ед. хр. 1].

Тем временем в БДТ шла подготовка к постановке «Блохи», и 15 июня Замятин устроил в своей квартире вечеринку, на которой присутствовали Ахматова и Щеголев, чтобы отметить завершение новых эскизов Кустодиева для постановки в Северной столице[286]. Тем же летом режиссер БДТ Николай Монахов сообщил, что в начале октября он приступит к серьезной работе над «Блохой», и попросил прислать новые частушки для текста, который автор основательно перерабатывал, чтобы спектакль отличался от постановки МХАТа[287].

В том году он не мог решиться, куда поехать на отдых – его снова приглашали в Коктебель, Казарновский предложил приехать в Сочи[288], а Чуковский рекомендовал дачу в Луге среди холмов и сосен[289]. Но в итоге он выбрал привычную обстановку Лебедяни. Выехав 24 июня, он оставил Людмиле подписанную фотокарточку, на которой он сидит в резном кресле: «В дождик, перед отъездом, супруге нашей Миле Николаевне» [BDIC, dossier 153]. В июле он признался в письме Чуковскому, что с самого приезда поддался лени[290]. Но самым важным событием того лета в Лебедяни для него и Людмилы, которая, очевидно, вскоре присоединилась к нему, стал приезд Кустодиева, организованный Замятиным: