Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды

– Вы правы, я и в самом деле не очень-то смотрю по сторонам. И знаете, почему я купил этот старый драндулет? Даже если и попаду в заварушку, то не пострадаю. «Роллс-ройсы» сработаны добротно»[546].

В декабре 1947 года Бёрджесс вместе с Макнейлом посетил встречу Совета министров иностранных дел в Лондоне, на которой присутствовали делегаты из США, Советского Союза и Франции и обсуждалось будущее Германии. В период с 6 ноября по 11 декабря более 300 документов было им передано своим русским контактам. За это он получил бонус в размере 200 фунтов.

Именно тогда он нарисовал двуглавое чудовище, которое впоследствии напечатали многие средства массовой информации. «Гай сделал своего двуглавого монстра воплощением англо-американской политики, – позднее писал его биограф, – но нельзя не заметить, что его собственное состояние в это время было близко к шизофреническому. Его разум разрывался между долгом служить своей стране и убеждением, что его страна идет к катастрофе»[547].

Бёрджесс не был согласен с политикой и пребывал в разладе с коллегами. «Он был шокирован, обнаружив, что Бевин теперь самым серьезным образом относится к наиболее реакционным элементам в Форин Офис, а Макнейл покорно и безропотно следует за своим могущественным шефом… но у него не было выбора – пришлось остаться»[548].

Напряжение, сопутствующее двойной жизни Бёрджесса, стало сказываться на его здоровье. Он пребывал во власти то сверхактивности, то депрессии. На протяжении всего дня он пил виски из фляжки, которую держал в столе, и ел чеснок, словно это было яблоко. И повсюду разбрасывал изображения молодых юношей. Рис писал: «Теперь он постоянно принимал седативные препараты, чтобы успокоить нервы, а вслед за ними – стимуляторы, чтобы снизить эффект седативных лекарств. И поскольку он все доводил до крайности, то в конце концов жевал любые таблетки, которые оказывались под рукой, – так ребенок жует конфеты-ассорти, пока они не заканчиваются. В сочетании с постоянным злоупотреблением алкоголем эта адская смесь лекарств – наркотиков, седативных препаратов, стимуляторов, барбитуратов, снотворных и любых других – изменяла все то, что он чувствовал в любой момент времени, и приводила к необычным и непредсказуемым поступкам»[549].

Робин Моэм, познакомившийся с Бёрджессом через Гарольда Николсона, отметил его двойственную личность. «В пьяном виде Гай мог быть злобным и неприятным, но по природе своей он был великодушен». Но Моэм был искренне возмущен, увидев его пьяным на своей лекции в Королевском имперском обществе в 1948 году, на которой Бёрджесс, сидевший со своим бойфрендом в третьем ряду, пытался исправлять детали:

«Потом имела место небольшая вечеринка в доме моей сестры. Гай прибыл со своим юным другом. К этому времени он был уже сильно пьян. Его голубые глаза стали водянистыми, волнистые волосы свисали влажными прядями. Но, имея любопытный нос и чувственный рот, он никогда не утрачивал ни выражения лица настороженного фокстерьера, ни его энергии. Явившись, он растянулся на полу перед камином. На нем был очень старый твидовый пиджак с кожаными заплатками на рукавах и очень старые и очень грязные серые фланелевые брюки. Ботинки были пыльными и растоптанными. Ногти на руках были давно не стриженными, под ними скопилась грязь. Он постоянно говорил, и его речи были в высшей степени просоветскими. Неожиданно он сменил тему и принялся цитировать изречение Форестера о том, что, если надо будет выбирать, кого предать, свою страну или своих друзей, он выберет страну…

– Думаю, Гай Бёрджесс – коммунист, – позже сказала моя сестра.

– Чепуха, – ответил я. – Будь он коммунистом, не стал бы исполнять свою роль с такой очевидностью – коммунистические разговоры в гостиной, грязная одежда, грязь под ногтями.

– Не исключено, что это двойной блеф, – предположила моя сестра»[550].

Глава 23. Успокоенность

Джек Хьюит провел время в Германии сначала с Арми-Театрклаб, а потом в должности сержанта контрразведывательного бюро. После этого он отправился работать на низама Хайдарабада в Индию. В конце 1947 года он вернулся в Лондон. Его наняла фирма нефтяников на Бэлтик-стрит под названием «Хед Райтсон процессез» в качестве временного телеграфиста («машинистки»), а потом офис-менеджера отдела закупок. Бёрджесс всегда чувствовал свою вину из-за того, как обошелся с ним. «Я полностью согласен со всем, что ты говоришь о Джеки, – писал он Поллоку во время войны, когда тот имел короткую встречу с Хьюитом. – Я только недавно понял, каким несчастным он временами чувствовал себя, когда мы еще были вместе. Так не должно было быть… Но ведь именно он заставил меня понять, какой может быть жизнь, – и теперь, похоже, он сотворил с тобой то же самое чудо, что не удалось мне. Пожалуйста, пришли мне его адрес (который я потерял). Хочу написать, что благословляю его. У него была ужасная жизнь»[551].