Англичанка на велосипеде

В архивах заведения миссис Уолфрейт даже сохранились (по крайней мере, до пожара, уничтожившего его августовской ночью 1916 года, когда в дом попала бомба, сброшенная цеппелином) воспоминания некой Роз Хенли, воспитанницы с белокурыми волосами и анемичным личиком, наладившей производство косметического средства на базе сливок и красно-коричневых чернил, которыми учителя обычно правят задания школьников; так вот, упомянутая Роз изрядно обогатилась, умащивая этим продуктом лица своих подруг по Чиппенхэмскому колледжу, поток которых возрастал с каждым днем и которые стремились обрести тот же цвет кожи, что у Эмили.

В итоге, когда Джейсон обращал взгляд в прошлое и вспоминал, сколько препятствий ему пришлось преодолеть, чтобы позволить расцвести второй жизни Эмили, той, что началась после снегопада в Вундед-Ни, он испытывал чувство удовлетворения.

Второй девочке, выжившей в этой бойне, по имени Зинткала Нуни, затем Маргарет, которую американская пресса продолжала упорно называть Потерянной Птицей, повезло гораздо меньше.

После многих лет надругательств со стороны удочерившего ее генерала (многие говорили о сексуальном насилии) Потерянная Птица чахла в интернате для индейцев возле Портленда, в штате Орегон, где большую часть времени проводила, подвергаясь наказаниям: ее лишали пищи, плевали ей в лицо, били, закрывали в карцере, где ее кусали крысы.

Джейсон узнал обо всем этом от Кристабель Панкхерст, а та, в свою очередь, — от Клары Колби, супруги (ныне разведенной) генерала, которая тоже стала активным борцом за женские права.

— Все будет хорошо, я буду очень нежным.

— Нежным?

Эмили с недоумением посмотрела на него, нахмурив брови, поскольку успела забыть о том, что пришло в голову одновременно обоим, едва они переступили порог ее комнаты.

— В постели, я имею в виду, — уточнил Джейсон.

Никогда он не сможет дать ей столько сладострастия, сколько давал Флоранс, которой он привязывал руки к спинке кровати, чтобы она могла одновременно насладиться освобождением и от «цепей», и от ласк, которые он щедро ей расточал.

До чего же упоительно было чувствовать, как сотрясается ее тело, выгибаясь дугой, чтобы затем слиться с ним в миг наивысшего торжества любви…

Зная каждый этап действа, которого Джейсон всегда строго придерживался, Флоранс подгадывала момент окончательного освобождения от «пут» как раз в то мгновение, когда он возносил ее к вершинам блаженства, и крик, вырывавшийся из ее груди, был не только гимном свободе — он также был признанием в готовности отдаться любовному экстазу, который захватывал ее целиком.

Но на деле «очень нежной» оказалась Эмили, так как она первая сделала шаг к их близости.

Тогда Джейсон стоял возле окна и смотрел на далекие огоньки Халла, искрившиеся над эстуарием Хамбера.

Флоранс всегда утверждала, что из этой комнаты можно было видеть Северное море. В действительности это был всего лишь туман, поднимавшийся от рек Халл, Анхольм, Дервент, Уз и Трент, сотканный из частичек, настолько насыщенных влагой, почти белых, что в неподвижном свете маяка на косе Сперн-Пойнт он и правда казался волнующейся морской пеной.

Джейсон не собирался противоречить Флоранс, даже подыгрывал ей, уверяя, что сам не только видел море, но и слышал звук рвущегося шелка, характерный для набегающего на песок прибоя.

Он научился любить Флоранс, забыв обо всех своих принципах, с щедрым великодушием признавая за ней правоту во всем, часто вопреки очевидности, подобно тому, как в древности люди обожали идолов, не всегда признавая, что те правы, зато всегда утверждая, что те вправе сделать что бы то ни было, даже если это и было несправедливо.

Эмили бесшумно к нему приблизилась, взяла за плечи и повернула к себе.

Он уставился на нее, заинтригованный. Первой мыслью Джейсона было, что она ищет его взгляд, чтобы сообщить ему нечто важное. Возможно, подумав, она решила объявить, что вовсе не хочет выходить за него замуж…

Но Эмили лишь чуть приоткрыла рот (Джейсону показалось, что она вот-вот заговорит), настолько приблизив к нему лицо, что дыхание их смешалось, и он тут же отметил (это позабавило его самого), что от губ девушки исходил тот же аромат экзотических фруктов (банана в основном, но также и манго, и личи, и звездчатого яблока, и физалиса), что и от некоторых фотохимикатов (он тут же спросил себя, а чем, интересно, пахло его дыхание, ведь он курил и до, и после съемки во второй половине дня, а позже, когда проявлял фотопластинки и пленки, закрылся в лаборатории с двумя бутылками — виски и шерри). Когда рот Эмили раскрылся еще больше, он увидел ее блестящий влажный язык, узкий и длинный, более насыщенного розового цвета, чем большинство «английских» языков (еще в юности, когда он только начал открывать для себя столь же разнообразные, сколь и восхитительные цвета женских интимных органов, Джейсон составил перечень различных оттенков розового слизистых оболочек, совсем как для гераней; его палитра включала их все — от бледно-розового до пурпурного, в том числе красносмородиновый и ярко-розовый).