А тем временем клан де Гизов, к которому принадлежала Мария Стюарт, обрел силу. Но это еще больше обострило религиозное напряжение. Ненависть горела со всех сторон: протестантские заговорщики, желавшие убрать от власти де Гизов, были взяты в плен, их пытали, а потом массово казнили самым жестоким образом: это был Амбуазский заговор[5]
. Едва восстановив силы после этого огненно-кровавого спектакля, на котором она вынуждена была присутствовать, Мария узнала о смерти своей матери, добитой насилиями, происходившими в Шотландии под неумолимым наблюдением пастора Джона Нокса и при поддержке молодой королевы Англии. Впрочем, с августа месяца 1560 года парламент Эдинбурга провозгласил реформаторство в качестве официальной религии.Амбуазский заговор окончательно отвратил Франциска II от занятий политикой, и он всецело отдался вулканической Марии Стюарт. Но увы! Желая погасить огонь, которым пылала его супруга, бедный король сам сгорел. Он все более и более слабел, и вот он уже не в силах был ходить и сидеть в седле. Все искусство тогдашних врачей не могло ему помочь, и 6 декабря 1560 года «злосчастный мальчик» умер. И не успел Франциск II испустить последний вздох, как Мария Стюарт утратила французский престол. Ей пришлось пропустить вперед Екатерину Медичи (молодая вдовствующая королева уступила дорогу старшей). Теперь Мария вновь стала всего лишь тем, чем она была с первой минуты и пребудет до последней: королевой Шотландской.
Обезумев от горя, она, в соответствии с французским придворным этикетом, на сорок дней уединилась в своих покоях, затянутых черной тканью и освещенных множеством свечей. После завершения этого затворничества она надеялась по‑прежнему жить в Лувре, но ненависть Екатерины Медичи, которая, став регентшей при новом малолетнем короле, готова была сделать все, чтобы ей навредить, вынудила ее бежать из дворца.
Накануне отъезда Мария пришла проститься с регентшей.
– Увижу ли я вас еще, дочь моя? – спросила та притворно-ласковым тоном.
– Вероятно, нет, – ответила юная вдова Франциска II.
Сначала она прибыла в Лотарингию, где жил ее дядя, а затем, 15 августа 1561 года, отплыла в свою родную Шотландию, находившуюся в руках протестантов.
Прощание со страной, где Мария провела свои самые счастливые годы, было очень трогательным. «Целые пять часов королева оставалась на корабельной палубе, опершись на корму, с глазами полными слез и обращенными к удалявшемуся берегу, повторяя беспрестанно: «Прощай, Франция!» Наступила ночь; королева не хотела сойти с палубы, и велела сделать себе постель на том же месте. Когда рассвело, вдали на горизонте еще виднелись берега Франции, Мария воскликнула: Прощай, дорогая Франция! Я чувствую, что больше тебя не увижу!»117
У всякого, кто захочет написать об этой прославленной шотландской королеве, будут два обширнейших сюжета: один – о ее жизни, второй – о смерти.
Марии не было и двадцати лет, и у нее не было никакого политического опыта, а ей предстояло оказаться перед лицом очень натянутых отношений между католицизмом и реформаторством. В сущности, у нее был только один выбор – возглавить в стране реформацию или пасть ее жертвой.
Прибыв в Шотландию, католичка Мария решила окружить себя протестантскими советниками. А чтобы попытаться лучше интегрироваться, она выбрала в качестве жениха своего шотландского кузена Генри Дарнли.
Этот человек не был ни королем, ни даже князем. Его отец, 4-й граф Леннокс, был изгнан из Шотландии и лишен всех поместий. Зато с материнской стороны в жилах этого восемнадцатилетнего юноши текла истинно королевская кровь Тюдоров: он был правнуком Генриха VII, первым принцем крови при английском королевском дворе. Поэтому он считался неплохой партией для любой государыни. Но у него было и еще одно важное качество – он был католик.
Сначала лорду Ленноксу, отцу Дарнли, было дозволено вернуться в Шотландию, а в январе 1565 года разрешение получил и сам Дарнли. О том, что произошло дальше, Стефан Цвейг пишет так: