Тем не менее реакция королевы была негативной. В 1563 году она не дала прямого ответа, а в 1566-м стремилась прекратить дебаты. В 1571 году существенная часть епископов, тайных советников и их «деловых людей» выступали за введение шести законов, которые обеспечивали исполнение Тридцати девяти статей, повышали положение церкви и уровень духовенства и вводили в действие запаздывающий кодекс канонического права, подготовленный при Эдуарде VI под названием Reformatio legum ecclesiasticarum. Берли сам поддерживал большинство из этих реформ, но кампания по их продвижению пошла прахом, когда протестантский радикал Уильям Стрикленд внес законопроект о реформе «Книги общих молитв». Королева вмешалась, и было принято два закона: один – о введении письменного согласия с Уложением (Тридцать девять статей) и второй – запрещающий коррупционную сдачу в аренду бенефиций[769]
. Применяя такую же тактику в 1572 году, когда были внесены два законопроекта против Марии Стюарт, Елизавета выбрала более мягкий вариант, а потом наложила на него вето, сославшись на то, что ей нужно еще обсудить этот вопрос[770]. В тот раз парламентское давление окупилось тем, что королева была вынуждена отправить на плаху герцога Норфолка. Однако в 1584–1585 годах Елизавета пресекла попытку Берли обеспечить законом порядок наследования престола в случае ее убийства и защитила право на английский трон Якова VI Стюарта, если он не будет «причастен» к преступлению против нее. И наконец, в ноябре 1586 года королева дала «ответ без ответа» на парламентскую петицию о приведении в исполнение смертного приговора Марии Стюарт. Да, Елизавета сама использовала парламент как инструмент пропаганды: если обращение парламента не доставило ей никакого удовольствия и было лишь тратой времени парламентариев, то его побочным продуктом было нагнетание в народе враждебности к Марии в 1570-е годы и вовлечение претендентки на престол в заговор, а также обеспечение какого-то оправдания ее смерти в феврале 1587 года[771]. Тем не менее специальный парламентский реестр, содержащий официальный отчет об акции 1586 года против Марии, не поместили в протоколы парламента по окончании сессии[772]. Возможно, это было просто упущением, но трудно не прийти к выводу, что королева запретила сохранять для потомков столь пикантное свидетельство политической роли парламента. Более того, в 1571 и 1593 годах Елизавета настаивала, что «государственные дела» вообще нельзя обсуждать в парламенте, если их не вынесли на обсуждение от ее имени и по ее соизволению, – новый принцип, позволивший ей первой из Тюдоров успешно ограничить свободу дебатов по вопросам внешней политики страны[773].Особая ирония состоит в том, что Нортон и Флитвуд, которых теоретики противостояния в парламенте выделяют как предшественников Элиота и Пима, в действительности числились среди личных парламентских агентов или «деловых людей» Берли. Они и в дальнейшем работали в палате общин в интересах Тайного совета, особенно после 1571 года, когда Берли выбрали в палату лордов. Некоторые подходящие методики разработал в 1530-е годы Томас Кромвель, который первым начал рассматривать управление парламентом как неотъемлемый элемент правительственного влияния. Методы могли быть официальными и ведомственными: например, заблаговременная подготовка дела тайными советниками, которые потом заседали в качестве членов парламента и направляли дебаты в нужное русло; использование спикера для руководства палатой общин и определения последовательности рассмотрения законов; назначение комиссий для разработки законов или внесения в них поправок; определение продолжительности сессии, соответствующей целям правительства; использование королевского покровительства и в качестве последнего средства – королевского вето. Однако не менее важную роль играли неформальные дружеские связи, отношения «патрон – клиент», политические и религиозные контакты, а также территориальные и экономические интересы.