Елизавета колебалась. Полностью воплотился прогноз Дэвисона, что она не заберет жизнь своей соперницы, если «ее не вынудит настоящий ужас»[813]
. Несмотря на то что она позволила членам комиссии приговорить Марию 25 октября, Тайному совету не удалось использовать парламент, чтобы заставить Елизавету дойти до последней черты. Берли написал Уолсингему: «Мы привлекли парламент, с которым Ее Величество не любит сталкиваться, но мы все настаиваем, чтобы облегчить бремя и сильнее убедить мир за границей»[814]. Елизавету уговорили созвать парламент на 20 октября, парламентарии обратились к королеве с петицией казнить Марию. Ее обтекаемый ответ пришел 24 ноября: «Если я скажу, что не хотела бы делать то, о чем вы просите, то, наверное, это не совсем так; а сказать, что сделаю, пожалуй, значит навлечь опасность на то, что вы стараетесь сохранить»[815]. Королева сама назвала свое письмо «ответом без ответа», хотя основания откладывать решение существовали. Было важно удостовериться, что Яков не будет мстить за свою мать оружием, а также требовалось проконтролировать, чтобы Генрих III расценил предложение Марии передать ее гипотетическое право на английский престол Филиппу II как разрывающее ее связи с Францией. Однако главная причина состояла в том, что Мария была королевой, не подчиненной никакой земной власти, «поскольку самовластные монархи отвечают за свои поступки только перед Богом»[816]. Елизавете нужно было исчерпать все другие средства, прежде чем привести в исполнение смертный приговор. Она даже дошла до предложения, чтобы другие сняли с нее этот груз. По ее просьбе Поулету написали письмо с поручением избавиться от пленницы без ордера согласно Соглашению об ассоциации. Однако Поулет отказался. «Господь запрещает мне, – ответил он, – преступлением губить свою душу». Он, несомненно, предвидел судьбу Дэвисона, хотя Елизавету возмутила его «щепетильность». И она заговорила об «одном Вингфилде», который вместе с другими может исполнить это убийство[817].В отчаянии Тайный совет предпринял самостоятельные действия. 4 декабря объявили приговор Марии, но его исполнение было «совершенно невыносимо» для Елизаветы. Хотя Берли подготовил распоряжение о приведении в исполнение смертного приговора в конце декабря, королева не могла собраться с силами, чтобы подписать его. Она дрогнула только 1 февраля 1587 года, когда запаниковала от охвативших страну слухов, что в Уэльсе высадились испанские войска, а Мария бежала из тюрьмы. Елизавета приказала Дэвисону принести документ. Она попросила перо и чернила и подписала. Затем Дэвисон получил устные команды противоположного свойства – сначала поставить печать на ордер, потом не ставить печать до дальнейших распоряжений. Он поставил печать сразу, и на срочном совещании 11 советников, включая Берли, Лестера, Хаттона, Дэвисона и второго лорда Говарда Эффингема, было принято решение отправить ордер, но не сообщать королеве, «пока не закончится казнь». Были отданы необходимые инструкции, а Уолсингем поставил свою подпись дома (он лежал больной в постели)[818]
.Таким образом, Елизавета вынужденно поставила свою подпись, хотя вариант убийства еще сохранялся. Когда ордер доставили в Фотерингей, прецеденты смерти Эдуарда II и Ричарда II обдумывались, но «было решено, что более удобно или безопасно сделать это не тайно, а открыто, согласно статуту» 1585 года[819]
. 8 февраля Марии отрубили голову. (Как и о ее внуке Карле I, о ней говорили, что лучше всего в жизни ей удалась смерть.)Когда сын Шрусбери прискакал в Лондон с этим известием, зазвонили колокола, люди стали разжигать праздничные костры, но Елизавета пребывала в страшной ярости. Кощунство казни помазанной королевы лишило ее самообладания; она обезумела и впала в тоску. Королева целый месяц отказывалась встречаться с Берли и не читала его писем. Она даже спрашивала у юристов, нельзя ли по королевской прерогативе повесить Дэвисона за то, что он выпустил ордер из своих рук, – три недели Берли боялся, что ее гнев возьмет верх над законом. Нормальные отношения с Тайным советом восстановились только через четыре месяца. В итоге Дэвисона отправили в Тауэр, судили в Звездной палате, оштрафовали на 10 000 марок и посадили в тюрьму по желанию королевы. Через 18 месяцев его освободили, а штраф простили. Он продолжал получать жалованье секретаря до самой смерти, но так и не вернул себе королевского расположения. Другими словами, он стал козлом отпущения по политической необходимости.