Англия в раннее средневековье

Юридическая компиляция конца X в. (в ней, бесспорно, отразились нормы обычного права более раннего времени) дает представление о тех группах родственников, которые участвовали в выплате и получении вергельдов. Наиболее близкими из них, вероятно, считались три поколения по нисходящей и боковой линиям, т. е. дети, братья и дяди по отцу, а также племянники, дяди и двоюродные братья по материнской линии[471]. Судя по всему, именно этот круг лиц и образовывал англосаксонский «род». В древнеанглийском языке такие родственные группы носили название maegas (ед. ч. — maegth) и выступали как коллективы сородичей, входивших, возможно, в большие семьи[472]. В королевских законах maegth наиболее часто осознается как «кровный родственник». «Если кто-нибудь убьет чужестранца, — читаем мы в судебнике уэссекского короля Инэ, — пусть король получит две части вергельда, а третью часть — сын или родичи (maegas)[473]». Точно такое же значение термин maegas имеет и в уже упоминавшемся законодательстве Альфреда Великого[474]. Скорее всего, как раз в этом качестве «ближайших родичей» maegas и участвовали во всех актах, связанных с кровной местью.

С началом приобщения англосаксов к истинной вере стало неизбежным столкновение христианской и языческой этики в вопросе о допустимости и границах кровной мести. Именно такое столкновение, по-видимому, лежит в основе сообщения Беды Почтенного об убийстве принявшего христианство короля Эссекса Сигеберта (630–633 гг.) двумя его сородичами, которые были разгневаны его обыкновением прощать своих врагов[475]. Возможно, убийцы чувствовали, что терпимость Сигеберта мешает тому выполнять свой долг перед членами maegas? Как мы уже знаем, в VI–VIII столетиях положение церковной организации, да и христианства вообще в Англии было довольно неустойчивым и они, скорее всего, не могли радикально повлиять на существующие в англосаксонском обществе представления о кровной мести. Тем не менее уже в «Пенитенциалиях» архиепископа кентерберийского Теодора содержалось категорическое требование: «Если кто-нибудь убьет человека из мести за родственника, пусть на него, как на убийцу, будет возложена семи или десятилетняя епитимья»[476]. В дальнейшем Церковь стала одним из наиболее важных общественных институтов, которые активно поддерживали замену файды соответствующими компенсациями. В том же направлении развивались и законодательные мероприятия государственной власти по пресечению череды кровавых столкновений, в которые нередко превращалась вендетта между влиятельными maegas, что само по себе служит ясным свидетельством глубокой укорененности этого обычая в обществе[477]. По справедливому мнению некоторых исследователей, отдельные титулы судебников последних англосаксонских королей являются прямым отражением влияния церковных проповедей, осуждавших вендетту и высказывавшихся в пользу замены ее денежным возмещением[478].

Помимо кровной мести англосаксы прибегали к помощи родовой организации во многих других жизненных обстоятельствах. Ближайшие родичи принимали участие в организации браков, и материнская родня замужней женщины следила за тем, чтобы ее интересы не нарушались после свадьбы[479]. С другой стороны, родственники мужа в случае его смерти при наличии малолетних детей осуществляли опеку над имуществом» а бездетная вдова лишалась имущества опять-таки в пользу мужниной родни[480]. Сородичи обязаны были следить за тем, чтобы их родственник, обвиненный в каком-либо преступлении, не избегал правосудия; если же он ускользал от него, то становился изгоем изгоем (utlah), и родичам запрещалось предоставлять ему убежище под страхом суровых штрафов. Члены maegas также выступали как соприсяжники в суде[481], что зачастую было сопряжено с дополнительными расходами.

Возникает естественный вопрос: в чем причины столь долгого сохранения кровной мести и других родовых распорядков в социальных отношениях населения раннесредневековой Англии? Было бы, наверное, серьезным упрощением видеть в этом факте только наследие варварских времен. Не исключая этого фактора, который с конца VIII по начало XI в. находил себе постоянную подпитку в непрерывном притоке скандинавских иммигрантов, несших с собой разнообразные элементы родоплеменных отношений, ответ следует, на наш взгляд, искать в уровне и противоречиях социального развития англосаксонского общества.

Два основных компонента этого общества определялись законодательством Альфреда Великого аллитерированной фразой, которая в переводе звучит как «кэрлы и эрлы» (ge ceorle ge eorle), т. е. «простолюдины и знать»[482]. В реальности социальная система англосаксов была, разумеется, много сложнее и помимо перечисленных включала в себя разнообразные категории полусвободных и рабов. Кроме того, надо иметь в виду, что известные нам стратификации Кента и Уэссекса демонстрируют хотя и однотипные, но во многом несхожие формы общественного устройства[483].