Английская мята

— Когда я уходил на работу, она была уже в саду. Когда возвращался, она все еще была там. Я почти ее не видел. Но не думаю, чтобы она была так уж подавлена. Я имею в виду те пять дней после убийства. Я немного теряюсь в датах. Так вот, в один из тех пяти дней, сразу после убийства или около этого, я как-то застал ее спящей в саду, на лавочке, вид у нее был совсем измученный. На другой день она ездила в Париж. Я увидел ее часа в два дня, она уже была совсем одета, в порядке… Сказала, что едет в Париж. Вернулась поздно, часам к десяти. Похоже, это было с неделю назад, дней за пять до того вечера в «Балто», в субботу.

— Иными словами, накануне последней ночи, что она провела в погребе?

— Если мне не изменяет память, да, так оно и есть.

— Она ведь нечасто ездила в Париж?

— Да, последние годы довольно редко. Если не считать этой поездки в Париж, в день убийства или сразу после него, насколько мне известно, все остальное время она провела в саду.

— Но, похоже, она и раньше проводила много времени в саду. Что же, в таком случае, изменилось?

— Да нет, в общем-то, ничего… разве что с тех пор, как в доме не стало Марии-Терезы, мы уже больше не собирались в определенные часы все вместе за столом, так что она могла сидеть в саду сколько душе угодно, хоть до самой ночи.

— И вы не пытались позвать ее в дом?

— У меня уже не осталось никакого желания звать ее. Признаться, с некоторых пор она внушала мне страх, после того как выбросила в колодец транзистор. У меня было такое ощущение, будто это конец.

— А тот страх, не означал ли он также и подозрения?

— Если это и было подозрение, то, во всяком случае, оно никак не было связано с тем, что случилось на самом деле. Сами посудите, могло ли мне прийти в голову такое?

— А вы виделись с ней после того, как ее арестовали?

— Да, на другой день я ходил в тюрьму, мне разрешили свидание.

— И какое же она на вас произвела впечатление?

— Знаете, теперь я уже ничего не понимаю, даже в себе самом.

— Чего вы боялись?

— С тех пор как исчезла Мария-Тереза, я боялся всего.

— Она за ней присматривала?

— Да, само собой. Без этого было не обойтись. Нет-нет, не подумайте, она делала это очень деликатно. Я боялся, как бы она не устроила какого скандала или, еще хуже, не наложила на себя руки… Знаете, после таких событий вспоминаешь вещи, о которых прежде никогда и не задумывался.

— И все эти дни вам ни разу не случалось заглянуть в погреб?

— Обычно я ходил туда за дровами. Но в те дни было тепло и не было никакой нужды разжигать камин. Впрочем, мне даже не пришлось ни о чем ее спрашивать, она сама, когда я как-то шел через сад, объявила: «Знаешь, Мария-Тереза увезла с собой ключ от погреба, так что туда теперь не попасть».

— Вы боялись, как бы она не покончила с собой, или в глубине души надеялись, что это когда-нибудь случится?

— Теперь я уже и сам не знаю.

— А ту сцену в «Балто», когда вы вдруг неожиданно для всех принялись произносить какие-то странные речи, вы помните?

— Да, отлично помню. До сих пор не пойму, что это на меня нашло.

— Поговорим об этом, если вы не против. Мне бы хотелось узнать ваше мнение: как вы думаете, она действовала в одиночку или ей все-таки кто-то помогал?

— Одна, в этом я совершенно уверен. Иначе и быть не могло.

— Но она говорила, будто один раз встретила Альфонсо, часа в два ночи, когда шла со своей хозяйственной сумкой в сторону виадука.

— Тогда не знаю. А Альфонсо, его допрашивали перед отъездом?

— Да, допрашивали. Он отрицал, будто встречал ее после убийства. Хотя признал, что вот уже несколько лет часто видел, как она бродит ночами по городу.

— Неужели… Даже не верится.

— А может, Альфонсо солгал?

— Нет-нет, раз он сказал, значит, так оно и было.

— А что она говорила об Альфонсо?