Вход в клуб, отгороженный металлическими барьерами, охраняли свирепого вида чернокожие качки в кожанках. Но и стальные загородки раздвинулись, и вышибалы покорно расступились перед Настей. Причем, кажется, даже прежде, чем она успела извлечь из своей кожаной сумочки два красных бархатных билета с золотыми буквами VIP. Сашок тащился за ней как завороженный, ощущая на себе подозрительные взгляды, дескать, этот-то хмырь здесь при чем?
Вот перед ним мелькнули лица охранников, и одно из них вдруг показалось Сашку знакомым. «Неужели Дынкин?» — пронеслась пугающая мысль. Но нет, слава Аллаху, черная как смоль физиономия скривилась в характерной местной гримасе и извергла типичный набор ругательств, произнесенных со столь неподражаемым южно-лондонским акцентом, что Сашок сразу успокоился. Громила на секунду встретился с Сашком глазами, хотел, кажется, сказать что-то, но передумал и только равнодушно махнул рукой: проходи, мол, раз уж тебе так подфартило.
Под пристальными взглядами очереди Сашок и Настя нырнули в стальные двери клуба, где уже более обходительные охранники осматривали сумки и портфели, которые надо было потом сдавать в гардероб. Тут образовалась еще одна очередь, в которой пришлось постоять и счастливчикам.
И они сразу окунулись в пространство живого англоруса. (Так, с ударением, конечно, на втором слоге, Сашок называл странный язык, на котором отчасти сознательно, а отчасти уже не отдавая себе в этом отчета разговаривали друг с другом долго живущие в Британии соотечественники.) Сашок мечтал когда-нибудь на досуге написать популярное исследование о том, чем англорус отличается от руглиша — русско-американского языка Брайтон-Бича. Очень занимательная могла бы выйти книга!
Но до сих пор Сашку было не до филологических изысканий — то на беспощадного индийца мистера Сингха в издательстве надо было пахать, зарабатывая на хлеб насущный, то вот с Настей необходимо было отправиться в этот страшноватый ночной клуб. «А почему, собственно, необходимо? В чем вообще надобность этого мероприятия?» — поинтересовался внутренний голос. «Надо, и все, — строго оборвал его Сашок. — И вообще, сейчас некогда, потом поговорим».
Внутренний голос обиделся и замолчал надолго.
Зато кругом хватало других, чужих, громких голосов. Можно было даже бы сказать, что вокруг стоял гомон, в котором Сашок с трудом разбирал доносившиеся до него со всех сторон обрывки чужих разговоров. Вон долговязый и вертлявый блондин шествует под руку с двумя развеселыми девицами во всем черном, рассказывает им что-то невероятно смешное, периодически приговаривая: «Кул, кул, конечно, кул! Не парьтесь, би хэппи!» Кавказской внешности джентльмен уговаривал свою бледную спутницу не ходить больше в «факин Гэп», потому что «ничего там нет такого прикольного, боринговый шоп». Кто-то еще за спиной Сашка объяснял приятелям, что давно не был в клубе, поскольку весь месяц «был болен, как попугай». А обладатель нежного тенора почему-то с гордостью докладывал, будто хвастался: «Моя сестричка слетела с ручки!»
Тем временем в гардеробе наяда с роскошными золотыми волосами осведомлялась у подружки, не может ли она «поборовать» у нее зеркальце. За ее спиной маячил очень высокий и худой, наголо обритый тип, жаловавшийся кому-то на грубияна Семенова. «Представляешь — он просто взял и закрыл на меня дверь!»
«Вот все эти странные люди — они не англичане еще вовсе… но, может быть, уже и не совсем русские… Ведь язык — это самое главное, что тебя определяет. Если ты говоришь, а значит и думаешь на таком вот уродском англорусе, то кто ты есть тогда?» — грустно размышлял Сашок.
Сам он отчаянно боролся с этим опасным смешением в себе. Но все равно оно происходило. Стоило расслабиться, мозг норовил подменить какое-нибудь русское слово английским… Он понимал, что идет болезненный, даже ужасный процесс превращения в англичанина, процесс, который почти наверняка так и не завершится до конца его жизни. Это у Кафки — Грегор Замза заснул человеком, а проснулся утром сразу совершенным жуком. А в реальности превращение из одного вида в другой идет очень долго и мучительно. И подавляющее большинство так и останется ни тем и ни сем. Застрявшими в промежуточном состоянии. Русанглами какими-то. И там, на этой ничейной земле, бывает довольно холодно и одиноко.
Где-то Сашок вычитал, что англичане не нравятся жителям Швейцарии. Тем кажется, что жители Альбиона — недоделанные или испорченные швейцарцы. Но по-настоящему противоположный англичанам тип — это русские. «Тогда отчего же нас с давних времен так тянет к ним?» — спрашивал себя Сашок. Может быть, потому, что противоположности притягиваются? Или оттого, что в глубине души мы чувствуем, что англичане устроены правильнее, нам самим хочется такими быть — свободными, но уважающими традицию и закон. Вот только чуть-чуть, самую малость разбавить бы их нашим фатализмом, разухабистостью и лихостью — совсем было бы хорошо!