Впрочем, тишина продолжалась недолго. Опять раздался заунывный напев священников.
Помощники принялись снимать с осужденного, доспехи, те самые боевые доспехи, в которых он не раз и не два рисковал жизнью во имя Англии и Короля.
Начиная со шлема, снимали один доспех за другим, пока его окончательно не обезоруживали.
На этом унижения доблестного рыцаря не закончились. Когда с осужденного сняли все доспехи, палач снял со столба щит лорда и раздробил его на три части.
– Отныне лорд Хаксли и все потомки его как по мужской и по женской линии лишаются звания рыцаря, замков и земель! – Объявил судья. – Все движимое и недвижимое имущество переходит казне!
Этим, собственно, и окончилось разжалование. Впрочем, одну привилегию ему все же оставили: жизнь он должен был кончить не в петле, как простолюдин, а на плахе.
– Человек на помосте не достоин рыцарского звания, – старейший из судей отвечал громким голосом, чтобы его могли слышать, – изменник, которого называл помощник герольда, не достоин своего имени, и за свои преступления он осужден на разжалование и на смерть.
После этого помощник герольда подал герольдмейстеру чашу теплой воды, которую последний и вылил на голову осужденного лорда.
Судьи встали со своих мест и отправлялись переодеться в траурное платье, а потом пошли в церковь. Осужденного также сняли с эшафота, но не по ступенькам, а по веревке, которую привязывали ему под мышки, затем положили на носилки, покрыли покровом и внесли в церковь.
Тут священники отпели лорда Хаксли, как покойника.
Пока в церкви шла служба, помост затянули черным сукном и установили плаху.
«Но вот, наконец-то чаша выпита до дна! – Лорд Хаксли сейчас мечтал лишь об одном: скорее увидеться с королевским палачом и отдать ему зажатый в кулаке золотой нобль, чтобы тот быстро и качественно сделал свою работу. Лорда Хаксли отдали королевскому судье, а потом палачу, так как парламент, послушавшись короля Генриха VIII, приговорил его к смерти. Удар топора и душа несчастного Хаксли отправилась в рай.
После казни осужденного герольдмейстер объявил детей и все потомство казненного «подлыми, лишенными дворянства и недостойными носить оружие и участвовать в военных играх, турнирах и присутствовать на придворных собраниях под страхом обнажения и наказания розгами, как людей низкого происхождения, рожденных от ошельмованного судом отца».
Часть третья. Ведьма из рода людей-кошек
Как и в прошлый раз, в работе над текстом использовались, причем весьма вольно, английские эротические новеллы 16-21 веков.
1. “Nurs ander Moon” Andy Green [“Лечение под Луной” Энди Грин];
2 “The Malicious grandfather ” Martin Brown [“Злонамеренный дедушка ” Мартин Браун];
3. «Cook» Andy Sniffer 1907 [«Повар» Энди Снайффер 1907];
4. “ Night execution ” Andy Moon [Ночная расправа Анди Мун];
5 “ A face of fate ” the Anonym – [«Лицо судьбы» Аноним];
6. «Sleepless night» the Anonym [«Бессонная ночь» Аноним];
7. «Punishment of the moon» Sindy Morgan. [«Наказание лунной» Синдай Морган];
Глава первая. Кое-что о свиных окороках и наведении порчи
О деве горестной судьбою
Поведает вам мой рассказ;
Ужели искренней слезою
Не увлажнит он ваших глаз?
Нет, ваше ль сердце будет глухо
К людским несчастьям и скорбям?
Ведь вам присуща твердость духа,
Но черствость не присуща вам.
Читайте же о замке жутком,
Но ироническим рассудком
Не поверяйте чудеса.
Меня вы дарите улыбкой,
И смело над пучиной зыбкой
Я подымаю паруса.
«Неужели это я?» – Думала Джейн, изучая свое отражение в медной сковородке. Воспользовавшись отсутствием деда, Джейн занавесила поплотнее окно, зажгла масляную лампу и решила помыться в корыте: ей показалось, что сегодня нищенка, требовавшая подаяния на кухне, навела сглаз. О том, как это опасно не раз рассказывал дедушка Карл.[74]
К великому несчастью Джейн дед свято соблюдал правило «кто жалеет розгу, тот портит ребенка» и уверенный, что провинившаяся шалунья «будет помнить и благодарить его до конца своих дней». Он представлял собой смесь лукавства и простодушия, любил блеснуть образованностью, а также отличался завидным аппетитом.Внутреннее убранство дома, было весьма убогим, ибо дедушка Карл считал неразумным обставлять его иначе, возбуждая жадность соседей. Главным украшением дома была юная Джейн.