По спине Катрины потекли струи холодного пота: такого унижения она не испытывала ни разу в жизни! Папа смотрел на нее и думал, насколько красивы правильные черты хорошенького личика и как соблазнительно свежо обнаженное трепещущее тело.
– Ты еще споришь, бесстыдница! – отец грозно сдвинул брови. – Твоя матушка на небесах, мир ее праху, а ты, грешница, здесь! Ты не просто дочь рыцаря, ты моя дочь!
Катрина подумала, что сейчас, наверное, она первый раз в жизни упадет в обморок. Только сейчас папочке пришла внезапная мысль, заставившая бурлить кровь: одного рыцарского ремня за блудодейство явно будет мало, надо заставить дочь сделать то, что делали пленные мавританки с помощью губ и языка, и что категорически отказывалась делать его покойная жена. Конечно, «seminen in ore»[148]
тоже грех, зато какой приятный!Ни жива, ни мертва от объявшего ее страха, Катрина вскрикнула и вырвалась от него. Катрине отчаяние придало храбрости, и, больше всего страшась настойчивого стремления сэра Мартина осуществить жестокий замысел, она крикнула:
– Смотрите, смотрите! Само небо осуждает ваши нечестивые намерения!
Погода ощутимо портилась. Свинцовые тучи собрались над замком, и первые раскаты грома оповестили о начинающемся буйстве природы.
– Ни небо, ни ад не помешают мне выполнить то, что я задумал, – Мартин закрыл дверь изнутри на засов и подошел к дочери.
За окном сверкнула молния, осветив комнату отблеском адского пламени. Катрина, стоявшая спиной к портрету, не заметила, как портрет шевельнулся, и не знала, откуда донесся услышанный ею вздох, но вся задрожала.
– Папа, погоди! Извини меня. Поверь, я не хотела ничего дурного. Исполню все, что ты велишь! – Катрина, низко склонившись, поцеловала ему руку. – Папа, милый, прости меня!
– Ты ведь хочешь искупить свое плохое поведение, – отец ухмыльнулся, вспомнив прекрасных пленниц, проигранных им в кости, – греховодница? Снимай платье! Впрочем, я могу позвать слуг, они помогут!
Несчастной Катрине вдруг стало холодно.
– Да, сэр! – глотая набежавшую слезу, девушка выдернула шнуровку, и платье упало к ее ногам. – Только не надо звать слуг!
Последняя надежда, что позорного и унизительного наказания удастся избежать, рухнула. «За старым гобеленом есть тайная дверь! – мозг Катрины лихорадочно искал пути к спасению. – Но куда мне бежать?»
– Юбки и корсет долой!
«Только не в монастырь, – думала девушка, решив подчиниться воле отца, – пусть выпорет, но отдаст замуж!»
– Ты вполне сформировавшаяся женщина, – улыбнулся папа, снимая кожаный ремень, верно служивший ему уже не один десяток лет, – у тебя тонкая талия и крутой изгиб бедер, прямо как у твоей покойной матушки! А теперь, юная леди, становись на колени!
Краем глаза он тоже заметил, что портрет ожил, но это не остановило его намерения.
«Хорошая из нее получится монашка, – подумал рыцарь, любуясь прекрасным телом, – будет, кому замаливать мои грехи!»
Катрин, оставшись в костюме праматери Евы, стыдливо прикрыла руками груди и низ живота. Конечно, в монастыре, где она провела последние годы, святые отцы не раз задирали ученицам юбки и, шепча молитвы о спасении их душ, и, краснея от вожделения, украшали нежные половинки следами березовых розог, но никогда ей не приходилась раздеваться полностью перед мужчиной, тем более перед собственным папой.
– Ну-с, юная леди, начнем! – мужчина подмигнул портрету, зажал голову дочери между своих ног и грубо потискал пышную попку, чтобы усилить мучительные переживания от предстоящего наказания.
Бедная девушка молила пощадить ее, но голос терялся в гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть над замком. Она закрыла солнце, и на землю спустился сумрак. Казалось, сама природа требовала наказать девушку.
– Сейчас твоя попа получит то, что заслуживает! – он наслаждался видом расколотой луны, вздрагивающей в предвкушении наказания. – Надо было зажечь факел, а то моему предку плохо видно!
От каждого папиного слова дочка мелко вздрагивала, а ужас полностью овладел всем ее телом. Попытки высвободить голову были совершенно напрасны. Сэр Мартин, много времени проводивший в седле, держал шею дочери как тисками.
– Господи, прости ее грешную! – отец сложил ремень вдвое. – Поза как раз для молитвы! Читай Pater Noster! И не дай Бог собьешься! Начну сначала!
Мужчина придавил спину Катрины левой рукой, затем поднял ремень, любуясь, как дочка мелко дрожит в коленопреклоненной позе, столь унизительной для юной леди на выданье.
Кожа спины и плеч приговоренной стала покрываться мелкими пупырышками: явный признак того, что Катрина боится. Но тут она почувствовала, что не может произнести ни одного слова. Ужас от предстоящего наказания наложил на уста девушки печать.
– Возьмись руками за мои сапоги! – приказал папа. – Читай!
По замковой черепице застучали первые капли дождя.
– Pater noster, qui es in caelis… – сумела выдавить из себя Катрина и крепко зажмурилась.
Папа с треском опустил воспитательный инструмент на круглый зад, непроизвольно сжавшийся в предвкушении удара.