Английские письма или история кавалера Грандисона

"Вы вступили въ такое дло, которое противно всмъ общественнымъ законамъ, естьли вы не чувствуете, что въ такомъ случа поступилилибъ и сами такъ какъ я поступилъ, то врьте мн, Г. мой, что вы не составляете такого честнаго человка, съ коимъ бы тотъ, которой почитаетъ за величайшее достоинство сіе названіе, долженъ ревностно сразиться. Я не получилъ надъ вами никакой выгоды, коей бы вы могли меня укорять. Вы обнажили свою шпагу; я же до моей не коснулся. Вспомните, что когда вы находились въ коляск, то сіе положеніе не весьма ли было вамъ опасно; и что по нанесеніи на меня своего удара, вы чрезвычайно должны благодаришь за умренность мою. Я нимало не сожалю, что подалъ просимою отъ меня помощь, не причиня вамъ всего того зла, на кое вы жалуетесь. Нельзя дйствительно подозревать, чтобъ въ моихъ намреніяхъ заключалась какая ниесть злоба. Колико я ощущалъ къ вамъ омерзенія, да и теперь еще нсколько чувствую, за то насиліе, въ коемъ вы оказались виновнымъ касательно женщины не имющей ни какого защищенія, и заслуживающей, какъ я то скоро усмотрелъ, не токмо обожанія отъ васъ, но и отъ всего свта; и по тому мене помышлялъ я за нее мстить, сколько подать ей помощь.

"Я пишу къ вамъ столь продолжительное письмо для того, что мое перо составляетъ единое орудіе, которое я вознамрился употребить. Простите мн, естьли я повторю, что посл произшедшей между нами распри, хотя касательно молодой особы, или насъ самихъ, мы не можемъ сражаться явнымъ образомъ, хотя по другимъ правиламъ, а не по моимъ, поединокъ есть позволенное дло. Естьли примутъ право, по причин моего отказа меня оскорблять, и тмъ приведутъ меня въ необходимость себя защищать, то познаютъ, что единая моя рука въ состояніи меня спасти противъ великаго множества. Но, и въ семъ самомъ предположеніи, я всегда предпочту лучше оправдаться честными обьясненіями, поелику не желаю чтобъ кто ниесть могъ меня укорять въ смертоубійств. Я не имю ни малой власти надъ моею жизни; а гораздо еще мене надъ жизнею другаго. До какой степени презираю я того человка, которой иначе о семъ мыслитъ, кажется гораздо боле я его презираю, нежели самъ могу быть имъ презираемъ; и естьли онъ представляетъ себ, что сіе обьявленіе подаетъ ему права нападать на жизнь мою, пусть его оное предпринимаетъ; но въ семъ случа будетъ поступлено по средствомъ сходствующимъ съ моими правилами.

"Словомъ, естьлибъ меня ненавидлъ кто ниесть до такой чрезвычайности, и ршился бы меня подвергнуть игу законовъ своея земли; то мои поступки никогда не были бы о порочены; нтъ ни единаго дня ниже часа въ которой бы не можно было меня найти во всякомъ мст, куда я бываю призываемъ по должности или по обыкновенію. Моя шпага составляетъ единое орудіе моего защищенія; и я никакого другаго изъ ней употребенія не длаю. Пистолеты беру я токмо при отъзд въ дорогу, и ни для чего иннаго какъ для устрашенія разбойниковъ; и самыхъ безопаснйшихъ орудій иногда довольно для меня бываетъ, для отраженія отъ себя нечаяннаго нападенія.

Естьли Кавалеръ Поллексфенъ иметъ хотя нкое благоразуміе; то можетъ быть возблагодаритъ меня за сіе обьясненіе, которое впрочемъ я оставляю не его волю наимновать какъ ему заблагоразсудится. Пребываю покорнйшимъ ею слугою.

Карлъ Грандиссонъ.

Въ Понедльникъпо утру.

Г. Ревсъ просилъ у Сира Карла позволенія дозволишь мн прочесть сіи два письма. Онъ на то согласился, ибо не намренъ, присовокупилъ онъ, согласиться на предложеніе Сира Гарграфа. Но поелику я приняла смлость списать ихъ, безъ его вдома; та я прошу искренно, любезная моя Люція не выдавать ихъ изъ фамиліи. Ты легко судить можешь о томъ удовольствіи, которое я почувствовала отъ послдняго письма, и нимало не сумнваюсь, чтобъ и ты не ощущала онаго вкуп со мною. Однако, поелику самъ Сиръ Карлъ нимало не надется, чтобъ такое дло предано было забвенію, и соглашается, что слдуя общественнымъ нравамъ честности, его врагъ конечно желаетъ чего ниесть гораздо оскорбительнйшаго; думаешь ли ты, любезная моя, чтобъ я была спокойна, когда почитаю себя какъ бы единымъ предметомъ возмущенія. Весьма вроятно, что Сиръ Карлъ пребываетъ теперь въ глубочайшемъ спокойствіи. Душа его основывается на другихъ правилахъ, а не на правилахъ мечтательной честности. Колико сіе благородное свойство возвышаетъ его въ моихъ мысляхъ! Дйствительно, любезная моя, я иногда чувствую, что благородность созидаетъ для него какъ бы нкій престолъ въ моемъ сердце; но токмо въ качеств друга или брата. Я не въ состояніи положить предловъ моего къ нему почтенія… будь уврена, любезная моя, что сіе высокопочитаніе будетъ содержать вс мои чувствованія въ границахъ благопристойности.