Он мог часами находиться в их обществе и одновременно быть затерянным в невообразимой дали – благодаря ритмичной музыке из своего детекторного приемника, которая была словно непроницаемый шлем, закрывающий наглухо и уши, и лоб, и волосы до самой шеи. Хана не верила, что может полностью раскрыться и быть его возлюбленной до конца жизни. Он двигался сквозь мир со скоростью, которая всегда позволяла найти замену потере. Такова была его истинная природа, сущность натуры. И кто бы имел право осуждать за это?
Каждый день Кип появлялся из палатки с мешком, переброшенным через левое плечо, и отправлялся из виллы Сан-Джироламо. Каждое утро она видела его, ощущала, как он радуется миру – возможно, в последний раз. Через несколько минут он взглянет вверх на покалеченные снарядами кипарисы со сбитыми средними ветвями. Возможно, так же шел по своей дороге Плиний… или Стендаль, потому что события романа «Пармская обитель» происходили в этой части мира.
Кип посматривал вверх, на арку высоких раненых деревьев. Впереди расстилалась средневековая дорога, по которой шел не историк и не писатель, не астролог и не монах, а он – молодой мужчина самой странной профессии, которую изобрело человечество в этом веке: сапер, военный инженер, обнаруживающий и обезвреживающий мины.
Каждое утро он появлялся из палатки, умывался и приводил в порядок одежду в саду, а потом покидал виллу, даже не заходя в дом, – махнет лишь рукой, если заметит ее; будто слова, общение рассеивают, смущают, отвлекают, мешают слиться с машиной, которую предстоит понять. Позднее она видит, как он обезвреживает дорогу в сорока метрах от дома.
В такой момент для него никого не существовало. Крыло подъемного моста взлетало к надвратной башне после проезда рыцаря, и сапер оставался лицом к лицу с миром – в единении со своим строгим талантом, не допускающим отклонений или снисхождения.
В Сиене[104]
Хана видела фреску, на которой был изображен средневековый город. В нескольких десятках сантиметров от стен краски осыпались, так что даже искусство не гарантировало безопасности в окрестных садах и полях путешественнику, покидающему замок. Она чувствует: именно там Кип и проводит целые дни. Каждое утро спускается с нарисованной сцены в хаос отвесных обрывов и утесов. Рыцарь. Святой воин.Она еще видит, как его форма цвета хаки мелькает между деревьями. Англичанин назвал его
В начале октября 1943 года из саперных подразделений, которые уже работали в Италии, отобрали лучших специалистов и перебросили по воздуху в Неаполь. Кип был среди тех тридцати, которых доставили в этот город-ловушку.
Отступление немцев в итальянской кампании было самым ужасающим за всю историю войн. Наступление войск союзников, на которое по планам должен был уйти месяц, продолжалось целый год. Их путь был опален огнем взрывов. Во время передислокации армий саперы сидели на крыльях автомобилей и внимательно осматривали поверхность земли, замечая любые неровности и разрыхления почвы: там могли быть мины. Продвижение шло невероятно медленно. Каждая воюющая сторона считала своим долгом заложить мины. На севере, в горах, партизаны из отрядов коммунистов-гарибальдийцев, носившие красные шейные платки, тоже опоясывали дороги проводами, и снаряды детонировали в момент, когда по ним проезжали немецкие машины.
Трудно представить масштабы минной войны в Италии и Северной Африке. У слияния дорог на Кисмайо и Афмадоу[105]
было найдено 260 мин. В районе моста через реку Омо[106] – 300. 30 июня 1941 года южноафриканские саперы заложили на подступах к Мерса-Матруху 2700 снарядов типа «Mark 1b»; через четыре месяца в той же местности британские саперы сняли 7806 мин и перевезли их в разные точки для повторного использования.Мины делали из чего попало. Сорокасантиметровые оцинкованные трубки подрывники заполняли взрывчатым веществом и расставляли по дорогам, где могла проходить военная техника. В домах их прятали в деревянных коробках. Трубчатые мины заполняли гелигнитом, отходами металла и гвоздями. Южноафриканские саперы помещали железо и гелигнит в шестнадцатилитровые канистры из-под горючего, которыми уничтожались бронемашины.
В городах тоже было несладко. Едва обученные саперные подразделения были срочно привезены морем из Каира и Александрии. Восемнадцатый дивизион прославился тем, что в течение трех недель в октябре 1941 года обезвредил 1403 бомбы высокой взрывной силы.