Английский с Г. К. Честертоном. Рассказы об отце Брауне / Gilbert Keith Chesterton. The Innocence of Father Brown

“The late Archibald Ogilvie was the nearest approach to a good man ever born at Glengyle (покойный Арчибальд Оджилви был, пожалуй, одним из самых хороших людей: «ближайшим приближением к хорошему человеку», родившихся когда-либо /в замке/ Гленгайл; approach – приближение; to bear). But his bitter virtue took the turn of the misanthrope (но его скорбная добродетель превратилась в мизантропию; bitter – горький); he moped over the dishonesty of his ancestors, from which, somehow, he generalised a dishonesty of all men (он находился в подавленном состоянии из-за нечестности своих предков; на основании этого он пришел к выводу о лживости всех людей; to mope – хандрить; быть в подавленном состоянии; dishonesty – нечестность; лживость). More especially he distrusted philanthropy or free-giving (особенно он не доверял филантропии или благотворительности); and he swore if he could find one man who took his exact rights he should have all the gold of Glengyle (и он поклялся, что, если встретит человека, который берет только свое: «то, что положено по праву», то тот получит все золото Гленгайлов; to swear). Having delivered this defiance to humanity (передав этот вызов человечеству) he shut himself up, without the smallest expectation of its being answered (он заперся, не ожидая ответа: «без малейшего ожидания получить ответ»). One day, however, a deaf and seemingly senseless lad from a distant village brought him a belated telegram (однако однажды, глухой и, по всей видимости, глуповатый парень из дальней деревни принес ему позднюю телеграмму; to bring; belated – застигнутый ночью, темнотой /в дороге/; запоздалый, поздний); and Glengyle, in his acrid pleasantry, gave him a new farthing (и Гленгайл, мрачно забавляясь, дал ему новый фартинг; acrid – острый; резкий; раздражающий; ехидный; язвительный; pleasantry – любезность; шутка).

 “The late Archibald Ogilvie was the nearest approach to a good man ever born at Glengyle. But his bitter virtue took the turn of the misanthrope; he moped over the dishonesty of his ancestors, from which, somehow, he generalised a dishonesty of all men. More especially he distrusted philanthropy or free-giving; and he swore if he could find one man who took his exact rights he should have all the gold of Glengyle. Having delivered this defiance to humanity he shut himself up, without the smallest expectation of its being answered. One day, however, a deaf and seemingly senseless lad from a distant village brought him a belated telegram; and Glengyle, in his acrid pleasantry, gave him a new farthing.