Казалось бы, обрубить корневище слухов может один надежный источник, которому люди верят. Медиа, объективно освещающие события. В конце концов, государство – огромный маяк, который может указать путь к истине, пролить свет на происходящее. Но когда из телевизора ежесуточно льется лишь поток нечистот и лжи, когда продажные газеты нужны только для того, чтобы написать, как очередной заплывший от жира чиновник извинился перед царем-батюшкой, кому остается верить? Министру, который шесть раз подряд заявлял, что «дно российской экономики достигнуто» и вот еще чуть-чуть – и наступит светлое прекрасное завтра? Или усатому миньону, который говорит, что, оказывается, в России нет олигархов? Врать-то можно бесконечно, только вот вопрос, будут ли тебе верить. И когда слова очередной официально-высокопоставленной говорящей головы становятся синонимом лжи и пропаганды, пресечь распространение слухов, какими бы нелепыми и нежизнеспособными они ни были, становится просто невозможно.
Тем не менее, потребность в информации никуда не девается. И если доверие к официальным сообщениям утрачено, начинает действовать принцип «от обратного»: если говорят, что жить скоро станет лучше, жить станет веселее – значит, нужно запасаться тушенкой и патронами. В такой ситуации поиск истины становится блужданием впотьмах, поиском пути на ощупь. Человек в минуты страха, обезумев от информационного голода, жадно кидается на все, что может хоть как-то прояснить ситуацию. Ведь в кризисные моменты потребность в информации возрастает многократно. Но путеводные звезды, которые вроде бы должны помочь выйти к правде – те же СМИ или заявления чиновников, – воспринимаются как фонарик удильщика: приманка монстра, который пытается увести тебя с дороги, обмануть и запутать. И человек уходит еще дальше от них, в темноту, добровольно опутывая себя сетью слухов, сплетен и домыслов. Ведь мы не любим неопределенности. Мы хотим знать, что думает о нас возлюбленная, какая погода будет завтра и что произошло в мире за минувшую ночь. Будущее, которое предопределено хотя бы на бумаге, каким бы ужасным оно не было, пугает гораздо меньше безвестности. Как сказал персонаж Хита Леджера: «Знаешь, что я заметил? Никто не паникует, когда все идет согласно плану… даже если план чудовищен».
Но сила слуха даже не в том, что он становится единственной альтернативой. Слух, как правило, передается нам от живого человека, который испытывает страх, зависть, похоть или радость. Это не сухое сообщение на мертвоканцелярском языке от министерства правды – это живая информация, заряженная эмоцией, да еще и полученная от реального человека. Источник в наших глазах тоже является человеком, пусть и абстрактным «братом из ФСБ» или «знакомой, работающей в морге». А обсуждение не дает переживанию угаснуть. И ядром слуха, благодаря которому он становится таким живучим, является именно эмоция, тот эмоциональный посыл, который она несет. Мы можем даже и не доверять сплетне или сплетнику, но эмоциональное зерно обязательно передастся нам и заставит нас хоть на минуту задуматься – может, это действительно правда? А значит, слух будет жить и дальше.
Чувства же часто говорят гораздо громче, чем разум. Ведь чтобы верить в то, что ты чувствуешь, не нужны никакие доказательства. Интуиция, беспочвенная ревность, страх полетов, которые, по статистике, безопаснее поездки на автомобиле. Да, в моменты штиля еще можно сохранять хладнокровие, отделяя сухие факты от эмоций в псевдодостоверной обертке. Но чем больше людей заражены страхом, эйфорией или яростью, тем сложнее сопротивляться. И тем сильнее эмоции заглушают голос рассудка: вера в слух становится еще сильнее.
На следующее утро на платформе стояли лишь я и полицейский. Было чувство какого-то дискомфорта, которое возникает в огромных пустых помещениях. Поезда грохотали в пустоту. Немногочисленные пассажиры то и дело нервно отрывали глаза от экранов смартфонов. Ближе к центру города народу становилось больше. Но станции, залитые искусственным оранжевым светом натриевых ламп, все равно больше походили на древние подземные святилища, куда забрели редкие паломники. Было страшно. Ты осознавал, что этот страх иррационален, что он абсолютно никак не связан с реальностью, однако это ничуть не помогало. Просто было страшно спуститься и не подняться.
10.04.18