Аниара

Шло время. Перемены проявлялись
в потертости обивок и ковров.
Душа убога, бесприютен дух,
бессильем оба скованы, сидят
в космокомфорте скучном и убогом,
который был когда-то нашим богом.

Нам надоело обожать удобства,

достигли мы вершин комфортофобства.
Пронзают время дрожью боль и муки —
мы ими утешаемся от скуки.
Чуть слово или танец станут модны —
их тут же сбросит новый фаворит
в поток бесплодных дней, гнилой, безводный;
в поток, что к Смерти свой улов влачит.

Ленивые мозги — себе обуза.

И духи книжных полок в небреженье
стоят спиной к мозгам, груженным ленью, —
им и без клади мысли хватит груза.

Чудные знаки подает нам космос —

но, дальше своего не видя носа,
мы эти знаки тотчас забываем.

Так, например, приблизились мы к солнцу —

бесславно потухавшему соседу
того, что озаряло долы Дорис.
Тут Изагель, войдя ко мне, спросила:
 — Так как же, милый? Будем или нет?..

Я отвечал, что время наступило,

а вот с пространством многое неясно.
Разумней будет, если мотылек
повременит лететь на огонек,
который предлагает нам услуги.

Ее глаза, как фосфор, засветились,

и гнев, священный гнев, зажегся в них.
Но согласилась Изагель со мной,
и далее голдондер охраняла
вне нашей группы, вялой и усталой. 

88

Тоскует Изагель, наш ясный гений,
в родник своей души вперяя взор.
В ее глазах больной завелся демон,
Ей голоса слышны с недавних пор.

По имени зовут ее, но странно —

ее впервые называют так.
И голоса взывают непрестанно.
Не зал ли Мимы подает ей знак?

И голоса взывают по ночам.

И вот она пошла, когда все спит,
к могиле хладной и немой, а там
приднорный вестник вечности сидит.

Я сделал вид, что верю Изагели.

Но я ли Изагель мою не знал?
Когда-то леониды нас задели —
осколок прямо в сердце ей попал.

И, значит, не один пустынный космос

с пустыней духа вкупе мучат нас.
Куда сильнее стойкость разъедают
событья, незаметные на глаз.

Проговорилась Изагель потом,

что Смертью самое себя зовет,
когда вселенской ночью за столом
ведет событьям скудной жизни счет.

Ну что ж, такие шутки допустимы,

когда тебя пустыни истерзали.
Но понял я, куда она уходит,
и звал ее как мог в другие дали.
***
Духовный светоч наш, царица мысли,
в чудесные края сбиралась ныне.
Я видел правду — подсказало сердце,
поскольку знало не одни пустыни.
В края Великого Закона Чисел
она подготовляла свой уход,
где вечные возможности хранятся,
покуда случай их не призовет. 

89