Аниматор

– Подумал ведь? И неправильно подумал. От побора выборов… ха-ха!.. от выборов-поборов я все равно не отверчусь. Потому что только дети полагают, будто слово “олигархия” переводится как “власть немногих”, а слово “олигарх”, соответственно, – примерно как “представитель власти немногих”. А ты человек взрослый и знаешь, что олигарх – это всего лишь кошелек власти. Верно? Власть вправе в него залезть в любую секунду и взять столько денег, сколько захочет. А если вдруг кошелек упрется и не отопрется, порезать его на варежки. Да что я тебе толкую, строишь из себя юношу… просто смешно.

Они помолчали.

– Тоже мне, Вольф Мессинг, – буркнул Белозеров. – Читатель мыслей.

Но ничего не попишешь: с Левой он всегда чувствовал себя немножко мальчиком. Иногда, конечно, и ему удавалось его урыть, но редко, до обидного редко. Не башка, а компьютер.

– А вот знаешь, – оживился Лева, – мне один немецкий художник как-то рассказал такую хохму. Знаменитый такой художник, весь мир объездил, все премии во всех странах получил. А в школе он учился с одним парнем – ну как мы с тобой, примерно, – которого в свое время подцепила Штази. Ты этих ребят знаешь.

Белозеров кивнул.

– Взяли его на крючок капитально. Доносить заставляли, всякие гадости делать, пользовали во все дырки. Так сказать, не обинуясь.

Ты понимаешь.

Лева вопросительно посмотрел на Белозерова. Белозеров неопределенно кивнул.

– Трижды пытался с собой покончить, мучился страшно… И в какой-то момент ему удалось из Восточной Германии сбежать. Как-то хитро сбежал, через Венгрию. Пробрался в Западную. И, представляешь, поселился ровно напротив своего прежнего дома – на другой стороне реки Панков. На другой стороне границы. В Берлине и район такой есть – Панков, – зачем-то добавил Лева, хотя отлично знал, что

Белозеров работал в Берлине несколько лет, и Панков этот знал как облупленный, и ребят из Штази, говнюков этих, тоже навидался, уж слава богу…

– А потом они встретились. Уже после того, как стену повалили. Уже в объединенной Германии. Какая-то там у них годовщина окончания школы случилась. И потолковали, разумеется. Кто как жил эти годы, то-се. И вот мне этот художник и говорит: “Я объездил весь мир – почти все страны, чего только не навидался, всюду меня встречали, показывали местные достопримечательности… А он всего лишь перебрался через реку. Но когда мы с ним беседовали, я отчетливо понимал, что его путешествие оказалось куда длиннее моего!..” Вот так он мне сказал…

– Интересно, – кивнул Белозеров, взглянув на часы.

– Торопишься?

– Хотел заскочить тут в одно местечко…

– “Заскочи-и-и-ить”! “Мне не к лицу и не по летам!”

– Вот воистину лестная фраза! – отметил Белозеров. – Две цитаты: одна из меня, другая из Александра Сергеевича.

– Слушай, а что-то мы давно не собирались по-хорошему, – снова оживился Лева. – Посидеть, стихи почитать… молодость вспомнить… с какими-нибудь такими…

Белозеров невольно сморщился: представил, что Лева сейчас спошлит.

Этого он в нем не то чтобы не терпел, а как-то боялся.

– С какими-нибудь такими… “тетрадками своих стихотворений…” а?

– Ладно, Васильич, – несколько грубовато сказал Белозеров. – Какие наши годы? Еще повидаемся. Я поехал? А что касается этих дел, то пойми меня правильно. Я на службе, понимаешь? Я как собака: служу. И знаю, что кому нужно. Государству нужна стабильность. Ты и сам это лучше меня знаешь. Слово “стабильность” можно понимать по-разному.

Одни могут считать, что стабильность возникнет только в тот момент, когда к власти в Качарии придет оппозиция – во главе с Ахмедом

Гариповым – и все в этой несчастной провинции перелопатит по-своему.

Нам неведомо, как именно перелопатит. То ли Качария отделится, то ли не отделится; то ли станет исламской республикой, то ли не станет, – не знаем. Другие полагают, что стабильность может быть обеспечена только полной победой над оппозицией. Качария остается в составе федерации, ислам занимает подобающее место, и вообще все идет по-прежнему. Я тоже так думаю. Но меня не спрашивают, Лева. Мне приказывают. А я – что? Я служу…

– Поехал, да? – бормотал Лева, как будто не слыша его слов. – Ну давай… что ж… если со старым товарищем посидеть нет минуты лишней… – Он хихикнул и, поднявшись следом за ним, взял Белозерова за пуговицу. – Я что хотел сказать-то… м-м-м… да! – и отступил на шаг, сделав большие глаза. – Самое главное забыл, вот голова садовая! У тебя же радость! С тебя, Валя, причитается!

– Что это вдруг? – насторожился Белозеров.

– Как! Я же им, мерзавцам, позавчера еще поручил: позвонить, сказать!.. Ах, разгильдяи! Ладно, я разберусь… ты извини. Я же говорю: у меня этих считальщиков, тирщиков, стреляльщиков, работничков, всякой твари по паре… Как микробов в воздухе!.. Я же почти Ной, Валя!.. А никто не соображает, честное слово. Так вот: ты теперь не два, а три процента будешь получать! А?