Аниматор

Я обнял Клару, и мы прижались друг к другу, максимально изолировавшись от окружающего, образовав некую воображаемую капсулу, грот, нишу, в которой даже воздух был другим, – и все происходящее потекло мимо нас, почти не… хотел сказать – почти не задевая. Да ну к черту, куда там! Но все-таки так было легче, гораздо легче.

Клара шептала мне в ухо свои смешные молитвы: “Матушка Божья,

Пресвятая Богородица, покрой меня и Сережу святым покровом, сбереги нас в доме, в пути, в дальней дороге – от злых людей, от страшных зверей, от большого несчастья, от случайной смерти…” Она шептала, шептала, и когда молитовка кончалась, то начинала снова, а когда не хватало воздуху, прерывалась для краткого всхлипа.

К сожалению, наша пещерка была слишком, слишком уязвимой.

Беспрестанно что-то било по нервам с новой силой: едва не лопался мочевой пузырь, и нужно было дождаться очереди на право спуститься в оркестровую яму, к концу первого дня превратившуюся в зловонное болото, – несведущему человеку трудно себе вообразить, насколько деморализует такой способ отправления естественных надобностей.

Пролетала весть, что кое о чем удалось договориться, и даже начинали выводить детей под крик, шум, плач матерей – а потом переставали…

Принимались раздавать воду – а потом бросали на середине…

Появлялись врачи с лекарствами – пропадали… Снайпер подстрелил боевика, неосторожно сунувшегося на застекленную галерею, и Мамед снова орал и палил со сцены поверх голов, а мы падали под кресла, корчась и закрывая головы руками… Затем он объяснял, что мы, в общем-то, почти не виноваты в происходящем, и, упиваясь своей властью над нами, швырял в ряды горсти шоколадок и жвачки… Невесть откуда возникла девушка – пьяная, она сбежала по ступеням в партер, крича, что сейчас всех уговорит сдаться, и после секундного онемения и последовавшего вопля Мамеда: “Мочи ее! В Солохове так же было! Она засланная!..” – ее уволокли в коридор, откуда донеслись три подряд выстрела… А потом он снова говорил, растолковывая, что с нами ничего подобного не случится, – он сам проследит за нашей безопасностью и здоровьем, – и сжималось горло от благодарности, и

Клара шептала мне в ухо: “Нет, ну все-таки он не такой злой, правда?

Все-таки он о нас думает!..” – и я кивал, глотая сладкий комок умиления… И еще дважды случалось такое, что приводило к человеческой смерти, но об этом я вспоминать не буду… После второго раза соседка, молодая круглолицая женщина, стала хмуро объяснять, что кризисов будет всего три, а четвертый явится освобождением или общей гибелью; когда я спросил, откуда это известно, она пояснила, что три года назад оказалась в числе заложников при захвате госпиталя в Солохове. “У вас, часом, не абонемент?” – только и смог спросить я, после чего, кажется, потерял сознание, и Клара едва отпоила меня чудом доставшимся нам глотком кока-колы.

Почти непрестанно гремела музыка (ее приглушали, только чтобы дать нам возможность послушать Мамеда), и веселые голоса дикторов

“Русского радио” бодрыми выкриками предваряли оглушительную дробь и кошачьи вопли очередного шлягера: “Лета, лета! Все дифчонки любят эта!..” Выставленный на край сцены здоровущий телевизор тоже в меру сил надрывался, показывая нам а) здание театра снаружи – во всех ракурсах, даже с милицейского вертолета, б) военные и гражданские машины, забившие все подъезды, в) лица взволнованных корреспондентов, заливистой скороговоркой описывающих ситуацию и делающих мрачные прогнозы насчет нашего будущего, г) взволнованных и несчастных родственников (кое-кто в зале узнавал своих), из которых журналюги безжалостно вытрясали слова о том, что они переживают в эти трагические минуты, д) бесконечные интервью представителей власти, косноязыко высказывающихся на тот счет, что терроризм не должен быть поощряем, – из чего следовало, видимо, заключить, что нас в конце концов расстреляют, – а также е), ж), з) – и так до конца алфавита: то есть все, все, все, что могло иметь хоть самое отдаленное отношение к делу, – спешно изглаголенное неряшливым языком мекающих, бекающих, ничего толком не знающих репортеров.

В радиопостановке о быте чабанов каждый из них мог бы заменить целое стадо баранов. “Наш микрофон… ме-е-е… установлен… ме-е-е… недалеко от подъезда… ме-е-е!..” Никогда прежде я не понимал, сколь глубоко порочна сущность журнализма – этого неукротимого стремления принести людям весть: неважно, насколько она правдива, осмыслена или хотя бы полезна; главное – это промолотить ее первым!..