Анюта — печаль моя

Так и втягивалась Анюта постепенно в колхозную работу. Карп бесцеремонно снимал их с уроков на картошку и посевную, а учителя жаловались на него в район. Анюте часто бывало досадно, пока она любила школу. Но после Витькиной смерти все изменилось. Ее больше не тянуло в школу. Уроки высиживала, ничего не слыша и не понимая. Спросит ее учитель о чем-нибудь, она вздрогнет, промолчит или ответит невпопад. Ее жалели, думали это со временем пройдет. Не проходило. И раз и другой, встав поутру, Анюта отправлялась не в школу, а на ферму.

— Ты чего, доча, не в школе? — удивленно встречала ее мамка.

— Я, мам, не пойду, не хочу.

— А Божа мой, что ты со мной делаешь, Нюр, последний год, ты ж пятерышницей была.

Осталось каких-нибудь два месяца доучиться, сдать экзамены. Настя с крестным уже прикидывали, куда ее Любаша определит, по какой части, медицинской, учительской или железнодорожной. Мамка слушала и кивала. А тут вдруг встречает ее на дороге учительница говорит:

— Что же мы с ней делать будем, Александра Ивановна?

— Ой, меня когда так называют, у меня и руки и ноги отымаются.

— Но как же мне вас называть? — смеялась учительница.

Никому не призналась Анюта, даже матери, почему ей так тяжело в школе. Вот бегают по двору Витькины дружки, они вырастут, долгая, должно быть, предстоит им жизнь. А вот его класс, и учитель прошел по коридору, тот, что часто Витьку нахваливал, парень так любил похвалы. А на ферме время убегало быстро, голова пустая и бездумная, когда работаешь. Только ночами иногда проснется Анюта и вдруг ясно и пронзительно вспомнит свое горе, и до самого утра горе мучает и корежит ее. Чтобы не тревожить мамку, Анюта обещала ей доходить в школу. Стиснула зубы и доходила, как на тяжелую работу.

В то лето много ее подруг разъехалось по сторонам. Сначала увезли вербовщики Лизку. Исполнилась ее мечта — вырваться, куда угодно вырваться из деревни. И Танюшку мать чуть ли не силком выпихнула из дому, она правильно рассудила, что оттуда, из города, Танька больше им поможет, а в колхозе все равно ничего не платят. Танюшка завербовалась и со слезами уехала на стройку. Не хотелось ей в город, смертельно она боялась чужбины. А Анюта так никуда и не уехала и летом стала ходить на ферму постоянно. Чтобы Фроська не гоняла, мать с Настей решили поставить ее дояркой. Эта работа не считалась особенно завидной: в пять часов утра надо встать и три раза сбегать на дойку. Зато надсмотрщиков и командиров над доярками меньше.

И место освободилось, Домна как подгадала, в июне вышла замуж за лесничего и уехала в Мокрое. Свадьбы в те годы случались не так часто, поэтому про Доню бабы языки почесали. Три года пробыла Домна вдовушкой. К ней и молодой парень подбивался с Козловки, но она выбрала пожилого вдовца. Как говорили бабы, не без умысла: лесничий получал жалованье, а не сидел на трудоднях, и хозяйство у него большое. Двое пасынков-ребят Домну не испугали.

Только уехала Доня, случилось еще важное событие — Любаша родила своего первенца. И назвали его Колей. Это было особенно имя в семье, не только из-за отца. У бабушки Аринушки и отец был Николай, и сын, и старший брат. Вместе с Богородицей и Спасителем жил у них в углу, на божнице Николай Чудотворец, самый почитаемый деревенский святой. Не успела Анюта дочитать известие о том, что в семье появился еще один Коленька, как мать залилась слезами, непонятно, радостными или горькими. Зашла Настя и с готовностью присоединилась поплакать. Почему-то эти слезы и Анюту взволновали, и у нее в глазах защипало. Хорошо, что крестный вовремя появился с графинчиком Настиной «малиновой» и предложил отметить счастливое событие. Поздравили куму с первым внуком, а Анюту с племянником.

— Ах, молодец Любанчик! Она всю семью восстановит, слышишь, Сашка! И даже приумножит! — крестный предложил за это тост.

— Ну и что ж, что они будут не Колобченковы, а Павловы, кровь-то все равно наша, — рассуждала крестная.

У нее давно слезы высохли, и они с дядей Сережей вовсю развеселились. И Анюта впервые за долгие годы почувствовала себя счастливой. Только мамка все не унималась, плакала и плакала. Но напрасно Анюта тревожилась, это были благодатные слезы. Отплакавшись, она сразу смягчилась и ни о ком не могла говорить, кроме как о младенце Коленьке, которого неизвестно когда придется повидать, а так хотелось, прямо пешком бы побежала в эту Калугу.

А через несколько дней крестная, любившая все таинственное и скрытое, потихоньку от кумы позвала к себе Анюту. Та сразу поняла, что Насте не терпится сообщить ей что-то, и она не переживет, если кто-то ее опередит.

— Полдеревни уже знают, и откуда проведали, нечистая сила, так я решила поскорей, а то кто из девок ляпнет, как обухом по голове, — и Настя вдруг погрустнела.

Анюта не терпелось: ну не тяни, почему обухом по голове?

— Ах, доча, кабы ты знала, что мамка твоя утворила, а моя дорогая кума, — складно причитала Настя…