Анхен и Мари. Прима-балерина

Чиновники заметно оживились. Анхен мысленно начала тратить вознаграждение – новое платье себе, сладости и книги для Мари, большую клетку с колесом для Джоконды, да и Акулину не мешало бы чем-нибудь порадовать. Ах, впрочем, о чём она думает? Сначала надобно долг за квартиру погасить, а то госпожа Вислоушкина скоро их попросит собрать вещи и удалиться из доходного дома на Гороховой улице.

– А Вас, Фёдор Осипович, представили к повышению чина. Внеочередному! – сказал начальник полиции, поворачиваясь к дознавателю.

– Как же это?! – спросил господин Громыкин и захлопал ресницами. – Вот радость-то.

– Ей Богу, братцы, порадовали, – уже без пафоса сказал господин Орловский, присаживаясь на край допросного стола. – За неделю раскрутили запутанный клубок, вывели шпионку на чистую воду. Порадовали – не то слово. Вот… до слёз довели старика.

Господин Орловский вытер глаза тыльной стороны кисти.

– Константин Михайлович, Ваше превосходительство… Мы ведь верой и правдой… Вы что же не верили в нас? – спросил господин Громыкин, стоя перед начальником.

– Да верю. Как не верить-то? Но всё же… За пять дней раскрыли дело! Справились! Ай, шельмы! Люблю вас всех.

Господин Самолётов наклонился к Анхен и зашептал.

– Сам государь-император господина Орловского хвалил. Обещал представить к государственной награде за поимку убийцы.

– А-а-а. Тогда понятно, откуда подул ветер южный, – сказала Анхен. – Аж в жар бросает лихого кавалериста.

Обер-полицмейстер встал.

– Объявляю благодарность и царское благоволение, – заключил он и вальяжно вышел из кабинета сыскарей.

* * *

Лето наступило неожиданно. То дул пронзительный северный ветер, пробирая гуляющих по гранитным набережным Петербурга до костей, а то вдруг солнце вступило в свои права и расщедрилось – дарило людям тепло и радость, радость и тепло. Весёлое щебетание птиц перекрывало грохот, крики носильщиков "Поберегись!" и паровозные гудки.

Анхен стояла на перроне Николаевского вокзала, покачивалась в нетерпении. Мари щурилась даже в очках. Вот-вот подойдёт поезд, и они, наконец, увидят маменьку. Только сейчас Анхен поняла, как сильно скучала.

– Мама! – вскрикнули хором Анхен и Мари и подскочили к вагону.

Игуменья с трудом спустилась на перрон, держа подмышкой плоский прямоугольник, упакованный в тряпицы и перехваченный верёвками. Близнецы кинулись к матери, забыв о приличиях.

– Девочки мои дорогие, – сказала Эмма со слезами на глазах, обнимая дочерей. – Как я рада вас видеть, вы себе представить не можете.

– Можем, – сказала Мари.

– Мы тоже рады очень, – добавила Анхен, оторвавшись от Эммы.

Она взглянула на мать. За время разлуки Эмма успела состариться. Из-под чёрного апостольника и клобука выбивалась не золотистая прядь, как раньше, а седая. Лицо покрыла сеточка добрых морщин – лучиками они расходились от уголков глаз. Только щербинка между передними зубами осталась прежней, и глаза как раньше светились зелёным цветом – чистые изумруды.

– А где багаж? – спросила Анхен.

– Привезут. Не беспокойся, моя практичная дочь, – улыбнулась Эмма.

Дома маменька из багажа – увесистого баула, достала подарки. Акулине подарила икону Спасителя в античной ризе и платок. Старая служанка расплакалась, долго целовала Эмме руку – совсем недавно её нянчила, а теперь, глянь-ка, игуменья стала! Мари Эмма привезла Евангелие в кожаной обложке. Анхен досталась иллюстрированная библия – священные тексты дополнялись весьма забавными рисунками.

– Спасибо! – опять хором сказали близнецы, переглянулись и засмеялись.

Рядом с матерью они почувствовали себя опять детьми. Как оказалось, это чувство надобно беречь пуще всего, ведь оно не повторится ни с кем другим.

– А Анхен обзавелась женихом, – совсем уж по-детски наябедничала Мари.

Когда разобрали багаж, и Эмма умылась с дороги, все уселись за прямоугольным столом под голубой керосиновой лампой пить чай с уральскими деликатесами – вареньем из лесной смородины и душистым мёдом.

– Вот как? Давно пора, я считаю. Что же вы мне не писали об этом? – спросила-укорила маменька, глядя на Анхен.

– Не успели, – быстро и за сестру ответила Мари. – Анхен так долго мариновала Ивана Филаретовича с ответом, что я думала, он не выдержит и бросит её. Так что же тебе писать? Расстраивать только, я считаю.

– Не слушай её. Завидует и врёт бессовестно. Нет у меня жениха никакого, – сказала Анхен и грозно взглянула на сестру.

– А кто тебе жизнь тогда спас, когда шпионка тебе в шею заточенную иголку хотела всадить? Я что ли? – продолжала Мари.

Эмма испуганно посмотрела на Анхен.

– Там не так всё вовсе было. Не волнуйся, маменька. К тому же Мари отчасти права. Господин Самолётов оттолкнул девицу и да… спас мне жизнь, – сказала Анхен.

– Во-о-от! А разве ты после этого не дала согласие? – спросила Мари.

– Я ещё думаю, – ответила Анхен. – Лучше расскажи маменьке про доктора.

Анхен чуть наклонила голову и приподняла брови. Получай, любимая сестрёнка!

– Ах, как много я пропустила из Вашей жизни, девочки! – воскликнула Эмма, уставившись теперь на Мари.