Анхен и Мари. Прима-балерина

– Максимилиан твой, прости Господи, бросил тебя и сбежал, шельма. Ну, ничего, мы и без него дело организуем, – сказал господин Громыкин.

Агнешка вскочила, однако городовой, стоящий позади, надавил ей на плечо, и она плюхнулась обратно на место.

– Вы же обещали мне свидание с ним! – упрекнула она дознавателя дрогнувшим голосом.

– Какое свидание? Бог с тобой. Ты ведь нужна была ему только лишь для дела, дура влюблённая, – сказал господин Громыкин, махнул рукой и пошёл к себе.

Несмотря ни на что, Анхен стало жаль балерину.

– Он не стоил Вашей любви, Агнешка, – сказала она. – Максимилиан понял, что шпионка провалилась и просто исчез. Разве любящей мужчина оставил бы женщину в таком положении?

Госпожа Лещинская побледнела и посмотрела на художницу исподлобья.

– Получай, дрянь! – вскрикнула арестованная, оттолкнула городового, подскочила к Анхен, вытащила из белоснежных волос чёрную заколку и приставила её к шее художницы.

Госпожа Ростоцкая замерла на месте.

– Всё из-за тебя. Смекалка у неё, видишь ли, – зашипела Агнешка в ухо Анхен.

– Всё из-за Вашей измены, госпожа Лещинская. Не ищите виноватых.

Господин Самолётов ударил балерину-шпионку по ребрам и ловким движением отобрал у неё заколку для волос. Где он только научился таким приёмам? На деле заколка оказалась остро заточенной иглой.

– Одно неверное движение, и я – хладный труп. Представляешь, Мари? – рассказывала вечером Анхен, изображая всю сцену в лицах.

– Не представляю. И представлять не имею ни малейшего желания, – сказала Мари и приготовилась упасть в обморок.

– И поделом бы было. Впредь была бы наука тебе, Анька, с убивцами водиться. Дали карандаш, вот и малюй себе. Нет, она во все дырки затычка. Ох, беда, беда, – ворчала Акулина, но её как всегда никто не услышал.

Эпилог

Анхен не шла на службу, а брела. Мучительно хотелось спать, ноги с трудом отрывались от земли. Сонные глаза не радовали вечные питерские красоты. Впрочем, и красоты тоже пребывали в объятиях утреннего сна. Гранит набережных, металл памятников и мостов, соборы, улицы, дома – все спали, только ей приходилось идти в полицейское управление. В такие минуты Анхен жалела о выборе профессии, вернее сказать, о часах присутствия на работе.

– А вот и наша барышня! Вот и наша красавица пожаловала на службу, стало быть, – подозрительно ласково встретил её господин Громыкин.

Начальник даже встал из-за стола и молодецкой поступью подошёл к ней.

– Заждались, – сказал он, улыбаясь.

– Я… знаете ли, – начала придумывать оправдание опозданию художница.

– Главное, что Вы с нами, – перебил её господин Громыкин, зачем-то тряхнул за плечи и удалился.

Господин Самолётов и другие полицейские выстроились в допросной части кабинета сыщиков. Даже господин Цинкевич с утра пораньше приехал. Анхен кивнула доктору и подошла к делопроизводителю.

– Доброе утро, господа. А что собственно происходит? – спросила она.

– Дело балерины Лещинской передали в суд, – ответил Иван Филаретович.

– Ах, вон оно что, – понимающе закачала головой Анхен.

Дверь отворилась, и в кабинет вальяжно вошёл господин Орловский. Вслед за ним семенил господин Громыкин.

– Гвардейцам сыскного отделения пламенный привет! – гаркнул с порога обер-полицмейстер.

– Здравия желаем, Ваше превосходительство! – не очень стройно ответили чиновники отдела.

Господин Орловский прошёлся вдоль шеренги сыскарей и остановился у госпожи Ростоцкой.

– Наслышан, наслышан, барышня. Не ожидал такой прыти от столь юного создания, – сказал господин Орловский, пристально глядя художнице в глаза.

Обер-полицмейстер пригладил пышные бакенбарды и протянул к ней ладонь. Анхен ничего не оставалось, как протянуть в ответ руку. Господин Орловский приподнял кисть барышни к губам, слегка поцеловал, да так и оставил её держать в своей руке.

– Константин Михайлович, разрешите представить. Делопроизводитель господин Самолётов. Также проявил смекалку. Принимал самое активное участие в розыске преступников. Да-с. Проявил смекалку, – из-за спины начальника сказал господин Громыкин.

Господин Орловский отпустил, наконец, руку Анхен и повернулся к делопроизводителю.

– Молодец! – сказал он господину Самолётову и обвёл взглядом всех присутствующих. – Все молодцы!

Обер-полицмейстер отошёл и встал под портретом императора.

– По Высочайшему приказу, – сказал начальник сыскной полиции командным голосом. – Выражаю благодарность за раскрытие самого громкого преступления этого года – двойного убийства в императорском театре. Молодцы, братцы! Честное слово, молодцы!

Анхен моргнула раз, другой, не поверив глазам. Господин Орловский вдруг прослезился. Надо признать, что начальник быстро собрался и дёрнул подбородком – пышные бакенбарды взлетели вверх.

– А посему чиновники сыскного отделения поощряются единовременной денежной выплатой, – закончил он.