Анклав

Губы он поджал и смотрел пристально и с недоверием — видно, понимал, что я на себя наговариваю.

— Тогда как это оказалось в жилище Камня? — резко спросила Шелк.

Я не знала, что сказать, но тут вперед протолкался Невидимка. «О нет, только не это. Не делай этого! Оставайся здесь, в безопасности!» Я даже помотала головой — молчи, мол. Но Невидимка и не взглянул в мою сторону.

Он смотрел на старейшин.

— Это я ему подбросил. Я завидовал их дружбе и хотел, чтобы его во всем обвинили.

Толпа потрясенно выдохнула и замерла в полнейшей тишине.

Я прекрасно знала, о чем сейчас думают старейшины: стоит ли дело выгоды? Двое героев разом опозорили себя. Две жертвы — по цене одной. А почему бы и нет? Невидимка признан лучшим Охотником, и его наказание станет примером для всех. И люди будут шушукаться: «Вот, смотрите! Любой может совершить проступок! Вот почему нужно быть бдительными и послушными!» И старейшины завершили свою короткую — очень, очень короткую, не то что после моего имянаречения — беседу. В их глазах читалось: дело серьезное. Такое не должно обойтись без последствий.

Белая Стена огласил приговор:

— Я принимаю ваше признание. С этого момента вы считаетесь изгнанными. Вы лишены всех званий, и вам отказано в помощи и укрытии под страхом изгнания. Отправляйтесь на Поверхность, нарушители закона.

И хотя я не предполагала другого исхода, приговор обрушился на меня неожиданной тяжестью. Я попыталась встретиться глазами с Наперстком, но та старательно отводила взгляд. Да что там — все отводили. Мелкой мне приходилось участвовать в таком — отворачиваться от преступника. Но тогда я не понимала, как чувствует себя тот, к кому повернулись спиной. Я-то считала, что со мной никогда не случится ничего подобного. «А ведь это происходит каждый год, — вдруг подумалось мне. — Каждый год они обрекают кого-то на изгнание и отправляют на Поверхность».

Сердце подсказывало: они выбрали именно Камня, чтобы преподать мне урок. Словно предупреждая — смотри, вот что мы можем сделать. Потому что они знали, что мы с Камнем дружим, причем с тех пор, как были мелкими. Они хотели, чтобы я помнила это и молчала — обо всем, что могла узнать от Флажок и Невидимки. Но они не думали, что я поведу себя так, как повела. Я сама до сих пор не верила, что сделала это.

Камень стоял с бесконечно изумленным выражением лица. Он погладил мелкого по спине и вытер ему слезы. И поглядел на меня с немым укором. Мы ведь были так близки… Но… неужели он и впрямь думает, что я…

— Воровка! — плюнул он в мою сторону — и, как все, развернулся спиной.

Он так и не понял, что я спасла его. Меня никто не поблагодарит за нечаянное избавление от гибели. Никто не оценит мою жертву. Осознав это, я застыла, скованная по рукам и ногам безмерным отчаянием.

— У вас пять минут на сборы, — жестко проговорила Шелк. — Воду и пищу брать запрещено. Личные вещи можете взять с собой, но прежде чем вы навсегда покинете анклав, вас обыщут.

По ее печальным глазам я догадалась, что она знает правду. И хотя мне она не нравилась, я поняла — не она это придумала. Она просто проводит в жизнь решения других. Но ладно Шелк — у нее работа такая. Я вступилась за Камня, потому что он мой друг. Но Невидимка-то чего во все это полез? Как бы то ни было, теперь он обязан последовать за мной в изгнание.

Дрожащими руками я собрала сумку — ту самую, с которой всегда ходила на патрулирование. Положила туда сменную одежду, одеяло, банку с мазью, которую сделала Флажок. Ну и мои блестящие безделушки. По правде говоря, не так уж и много у меня набралось личных вещей. Что ж, дело оставалось только за оружием: во власти тоски и отчаяния я закинула за плечо дубину и повесила на пояс кинжалы.

По дороге меня перехватил Шнурок — дернул за рукав и затащил к себе в жилище. Я там никогда прежде не бывала…

— У нас мало времени!

И он вытащил из ящика что-то, похожее на кожаную перевязь. Набил ее карманы вяленым мясом и фляжками с водой.

— Надень — под рубашку.

— Если они узнают, что ты мне помог, — убьют!

Он скривился:

— Как убили Флажок?

— А ты откуда знаешь?

— А кто, ты считаешь, занимается вывозом трупов?

И Шнурок прикрыл глаза. Однако я успела заглянуть в них и понять — он безмерно опечален. Его и Флажок что-то связывало. Он сжал руку в кулак и со всей силы ударил по другой ладони:

— Нас кто-то предал.

— Нас?..

Нет, это не ловушка. Какой прок расставлять ловушки сейчас? Но я все равно не решалась подать виду, что понимаю, о чем речь.

— Я тоже подпольщик.

На меня напал полный ступор: а что, если он тоже считает, что кровь Флажок — на мне? Но нет, в таком случае он не стал бы мне помогать…

— Мне очень жаль. Знала бы, что происходит, — помогла бы ей. Как ты нам сейчас.

Он пожал плечами:

— Да ладно. Чем я рискую? А вот за то, что я сделаю после вашего ухода, они меня точно убьют.

И тут впервые я увидела, какой он на самом деле. Не покорный слуга на побегушках у Белой Стены. В глазах его горел огонь ярости, плечи — пусть и не слишком широкие — гордо распрямились. Я хотела было спросить, что он удумал, но время и правда истекало.