Анклав

И тут Невидимка улыбнулся. Не знаю, почему. А потом сказал:

— У отца был напарник. Но я ее не помню.

— Как это?

Наверное, его отец тоже был Охотник, только такой, с Поверхности. У них, наверное, свои звания и все такое, я просто их не знаю пока. Ведь не одни же Ловчие и Волки здесь живут…

— Она была моей матерью.

Я не поняла — это вопрос? Так или иначе, ответа на него у меня не было.

— Пошли. Я тут воду нашла. Надо обмыть твои руки.

— Да плевые же царапины, — возмутился он.

— А если инфицируются?

— Ладно, ладно…

И он пошел за мной к дальней стене, туда, где я бродила между полками в поисках полезных вещей. Кстати, там попадались и такие, что вроде бы для лечения годились.

Невидимка морщился, пока я разматывала повязки. Я, конечно, осторожно разматывала, но кровь присохла. А увидев, что под ними, нахмурилась — они нанесли порезы параллельно шрамам Охотника. Теперь у него их было двенадцать. Я даже подумала: а может, и эти прижечь? Пусть будет двенадцать, пусть его руки говорят каждому: я дважды Охотник по сравнению с тобой! Но на Поверхности эти знаки никому ничего не говорили. Для здешних людей это просто шрамы. Никто не обзавидуется, если их у Невидимки прибавится. А жаль. Я прям даже расстроилась от этой мысли.

Склонившись над его руками, я промывала порезы и смазывала их мазью, приготовленной Флажок. Первобытная часть меня нашептывала — не пользуйся этим! Что бы Флажок ни сделала, чего бы туда ни намешала — все, это теперь бесполезно! Она ведь умерла, и сила мази ушла вместе с ней! Но у меня не было других медикаментов, а я хотела, чтобы Невидимка скорее поправился.

Он не показывал, что ему больно. Я разрезала еще одну рубашку на повязки и приложила мягкой белой стороной к ранам. С другой стороны ткань была такой же гладкой и скользкой, как моя одежда. Наверняка такой материал не скоро промокнет под дождем. Какая полезная, однако, ткань… И жаль, что секрет ее изготовления утрачен. Впрочем, все, что я знала о жизни, я утратила. Похоже, мне придется заново всему учиться, как мелкому. Или платить за собственное невежество.

Я закончила с перевязкой, посмотрела на него — ну, чтоб сказать, что все, можешь идти, — и увидела, что он пристально смотрит на меня. И лицо у него неподвижное. Наши глаза встретились, но он не отвел взгляд. Он обхватил ладонями мое лицо, и щекам разом стало тепло-тепло. Он еще не наклонился, а я уже знала — сейчас он дотронется своими губами до моих. Ох, как же мне этого хотелось. Но он давал мне возможность отодвинуться и снять ладони с лица. Я замерла, едва дыша. Я привыкла говорить «нельзя» и «нехорошо». А теперь эти слова исчезли, растворились в прошлом, и я должна была научиться выговаривать другие, желанные. «Да». И «пожалуйста».

И в этот раз я ответила объятием на объятие. Я поднялась на цыпочки и растворилась. Растаяла. Я дышала его дыханием и вкушала от его сути. Он был жаром огня, моим счастьем, моей луной — да, я совсем недавно узнала, что это такое, луна. И что такое счастье. «Вот почему Производители всегда ходили такие веселые…» У меня аж перехватило дыхание от такого открытия.

— Я пока тебя не встретил, не знал, куда себя приткнуть, — тихо проговорил он и потерся щекой о мои волосы.

— А я… я почему-то думала, что я нормальный гражданин и у меня всегда будет, куда пойти и с кем поговорить…

И эта мысль причинила мне почти физическую боль. Я никогда не забуду Камня и Наперсток. И всегда буду по ним скучать. Я буду переживать за Шнурка и думать, как там мелкие. В особенности Девочка 26. Но оказалось, мне там не место. И я это теперь точно знала. Я принесла себя в жертву не только из-за жалости к Камню.

— Ну а сейчас?

Я не сумела соврать:

— Я же там родилась. И думала, что там и умру. И если бы не ушла, прожила бы спокойную, довольную жизнь. Я ведь верила во все, что они рассказывали про Поверхность. Когда мы полезли наверх в тот день, я думала, что помру со страху.

— Нет. Ты бы не умерла от страха, — возразил он. — Ты никогда не знала поражений. И была полна решимости доказать всем, что достойна стать Охотницей. А между тем никому это и не нужно было доказывать. Ты самой себе хотела это доказать.

Я несказанно удивилась:

— В смысле?

— Ты же была лучшей из лучших. Кран — он ведь просто сильный, очень сильный. А так — мы бы с тобой вышли в финал. Но я думаю, что ты так сомневалась, потому что с самого начала не было в тебе той твердости, что нужна Охотнику. Для тебя все это было… нелегко.

— Да, — тихо согласилась я, вспоминая того слепого мелкого.

Мы ведь его так и не спасли.

— Так, значит, вот почему я…

Но договорить я не успела. К нам подбежала Теган:

— Ах вот где вы прячетесь!

Момент был упущен, я встала и пошла в комнату с диванами — туда, где осталась банка с вишнями. Я отдала Теган открытую консерву:

— Вот, попробуй.

— Ой, что-то оно… — тут она осторожно попробовала сок, ахнула и запустила в банку пальцы.