Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

С 1949 года Анна Андреевна активно втянулась в переводы — корейские поэты, Виктор Гюго, Рабиндранат Тагор, письма Рубенса… Раньше она отказывалась переводить, считая, что ничтожная подсобная работа отнимает время от собственных стихов и унижает достоинство поэта. Теперь переводить взялись самые уважаемые Ахматовой люди. Пришлось и ей «впрячься» в нелюбимое дело — оно давало и заработок, и относительно официальный статус. А в издательствах поклонницы поэзии Ахматовой старались принять ее работу и оплатить по высшему разряду.

После Постановления Ахматова оказалась в полнейшей изоляции — с теми, кто не отвернулся от нее, она сама старалась не встречаться, чтобы не повредить их репутации. Критика ополчилась на «чуждый элемент», что было даже смешно при волне народной любви, хлынувшей на опальную Ахматову. Жесткое Постановление почти причисляло ее к рангу «врагов народа» — читай — гонимых героев. Лишившись милости властей, она приобрела венец мученичества, пришедшийся Российской Музе как нельзя впору. К ней, гонимой, люди продолжали приходить, приносить продукты, а по почте любимой поэтессе присылали продуктовые карточки и письма с самыми теплыми словами.

Итак, Анна была обречена на молчание, жизнь впроголодь и нищенство. Ее ненависть уже перекипела после арестов сына, теперь она отливалась в тяжкие плиты — нетленные, на века. Но стихи не писались, Ахматова не торопила Музу. Та знала, когда приходить. Пока же дано было «приморской девчонке» время на то, чтобы заняться самообразованием.

Лев жил с матерью. Окончив ЛГУ, он поступил в аспирантуру Института востоковедения АН СССР по специальности история цивилизации хунну и древних монголов. Вскоре его из аспирантуры исключили — Ленинградский университет не место для детей врагов народа! Не ожидавший иного поворота научной карьеры, Лев устроился библиотекарем в Ленинградскую городскую психотерапевтическую больницу. Это дало ему возможность снабжать мать самыми ценными исследованиями. В 1948 году Льву Николаевичу все же удалось защитить кандидатскую диссертацию.

В августе 1949 года был снова арестован Николай Пунин, 6 ноября — Гумилев. Льва Николаевича увезли в Москву. Анна Андреевна каждый месяц ездила на Лубянку, затем к Лефортовской тюрьме. Вскоре стало известно, что совещанием МГБ Лев Гумилев приговорен к десяти годам ссылки. «В 1935-м — сидел за себя, в 1938-м — за папу, в 1949-м — за маму», — с горькой насмешкой констатировал он.

Пунину, так же приговоренному к лагерям на десять лет, но по обвинению в принадлежности к антисоветской группе, уже не суждено было выйти на волю. Он скончался в лагере от разрыва сердца. В 1953 году Акума, никем не оповещенная о беде, почуяла ее своим мистическим «шестым чувством». Именно в этот день она написала:

И сердце то уже не отзовется
На голос мой, ликуя и скорбя.
Все кончено, и песнь моя несется
В глухую ночь, где больше нет тебя.

Он так долго был рядом с Анной Андреевной и в радости и в горе, что его уход казался невероятным. Где бы и с кем бы она ни была, знала — где-то на этой земле есть человек, который всегда отзовется. Но Николай Николаевич подвел — ушел раньше, бросил, несмотря на предсказание цыганки, обещавшей Анне любовь «черноглазого красавца» до гроба. Как знать, возможно, последние мысли этого незаурядно преданного и доброго человека были устремлены к ней?

В июле 1950 года к Сталину поступила докладная записка министра Госбезопасности СССР В. С. Абакумова «О необходимости ареста поэтессы Ахматовой».

Что произошло в коверных и подковерных кремлевскоэмгабэшных играх? Пока не ясно. И вероятнее всего, останется загадкой навсегда. Возможно, Сталин понимал, что после скандала с «Доктором Живаго», отказа Пастернака от Нобелевской премии и преждевременной смерти писателя, вызвавшей международный резонанс, надо быть более аккуратными с людьми такого масштаба. Тем более что лояльность Ахматовой пока не давала повода к прямому обвинению. Правда, обвинения любого рода тогда стряпались без проблем — достаточно выбить свидетельские показания из близких, и поэтесса окажется резидентом любой вражеской разведки. Этим приемом решили не пользоваться. Напротив, председатель Союза писателей СССР К. Федин объяснил, что патриотические военные стихи Ахматовой, ее всенародная многолетняя популярность дают основание «вылепить из нее полноценного советского писателя».

Представим такой эпизод в узком кругу кремлевских книголюбов под председательством ведущего специалиста по языковедению И. В. Сталина: