Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Ансамбль «Dedooks»: исполняются арии, дуэты, хоры из оперы.

С вашего позволения, мы споем еще два произведения: первое – Виссарион Шебалин, «Зимняя дорога», слова Александра Сергеевича Пушкина.

Белорусская народная песня «Купалинка», аранжировка Атрашкевич.

Павел Крючков: Когда звучала прощальная ария Дидоны «Remember me», я думал о том, что само это выражение стало паролем, оно вошло как такой код – «помни меня». Если угодно, в ответ на него мы сейчас послушаем три архивные аудиозаписи, такие короткие монологи, или каким-то другим словом, может быть, это следует назвать, в общем, три таких сюжета, трех современников Ахматовой, людей, принадлежащих к совершенно разным поколениям. Один родился в начале 80-х годов девятнадцатого века, другой в 1918 году, третий – это уже совсем для нее молодое поколение. Но сквозь все три записи, которые вы услышите, звучит, я думаю, это самое «вспомнить». Каждая длится по две с небольшим минуты.

Помогать мне будет Александр, звукорежиссер. И, наверное, можно было бы каждую запись и каждую личность сопроводить цитатами из воспоминаний, дневников, но все трое прекрасно всем известны, и я ничего такого делать не буду. Может быть, крохотный комментарий.

Первая запись была сделана в Петербурге после того, как Александр Солженицын смог вернуться в Россию. Беседа была камерная, и, в частности, разговор шел об Ахматовой. Записал его ленинградский замечательный литературовед Леонид Дубшан. И в конце этой записи, которую мы услышим, обратите внимание: интервьюер задает вопрос, он спрашивает: «А содержание бесед с Ахматовой?» И Солженицын ему нечто отвечает. Солженицын, которому в этом году исполнится 90 лет, говорит о двух первых встречах.

Александр Солженицын.

У нас с Анной Андреевной было четыре встречи. Первая встреча сразу после «Ивана Денисовича», только-только напечатали его. И я приехал на Хорошевское шоссе, у Марии Петровых она жила там в квартире, и мы с ней вдвоем разговаривали. И меня все тогда спрашивали, что у вас есть еще, а я помалкивал, что у меня есть еще, потому что как будто вообще ничего. А разве так может быть, что это первая проба пера, вообще так все говорили. Ну, Анне Андреевне я дал понять, что немножко, знаете, что-то написано, чего-то коснулось, каких-то лагерных проблем. Я говорю, да не беспокойтесь, Анна Андреевна, это все будет. А потом я просто прочел ей свое стихотворение. Так сложилось, я приехал в ссылку 3 марта 1953 года. Первую ночь нас из НКВД и не выпускали, мы во дворе НКВД находились, а 4 марта 53-го сказали: «Ну идите по домам, так и быть, недалеко поместитесь». Я пошел к какой-то старушке там ссыльной, и она меня приютила. Я лег и сплю. Утром 5 марта она меня толкает, будит: «Слушай, иди, иди радио слушай, что там такое случилось?» Иду, а там смерть Сталина объявляют. Боже, думаю, совпадение. И я в тот же день написал стихотворение. Ну, вот, я, значит, Анне Андреевне раз прочел это стихотворение, она потом сказала: «Да, Сталин все-таки нас с вами пропустил». Мы с ней изрядно поговорили, она очень много говорила о нашей встрече. А потом в Москве, она наездами и я наездами, так что сейчас трудно расставить по времени. Я помню, что в квартире Глен она очень меня пригласила приехать, она лежала на диване, нездорова была. Не вставала. Книги, соответственно, мы дарили, она подарила мне свое белое издание. У нее же было черное и белое издание, вот этого однотомничка, белых было очень мало, вот она подарила мне белое, написала: «Солженицыну в дни его славы». Вы понимаете, что скоро больница. Ну, почему не понимаю? Твардовский говорил: «Ну, у нас с вами сейчас несколько лет есть». Я говорю: «Лет? Александр Трифонович, если месяц есть, то хорошо». «Вы ничего не понимаете. Вы на такой орбите, да сейчас вас никто не тронет». Ровно через месяц начали меня гнобить, через месяц. Ну, это я все понимал прекрасно. Так вот, значит, тогда она говорит: «А вы любите Булгакова?» Я говорю: «Очень люблю, ужасно, сердечно». «А хотите я вас со вдовой познакомлю?» «Что вы? Вдова здесь?» «Да». Она звонит по телефону, связывает меня с Еленой Сергеевной, и так я через несколько дней был у Елены Сергеевны. А так я бы и не знал, когда б ее нашел. Мы потом очень дружили с Еленой Сергеевной. Я всего Булгакова ненапечатанного у нее читал, ну, у нас была большая дружба потом долгое время.

Леонид Дубшан: А содержание бесед сохранилось?

Александр Солженицын: Нет, не буду, это описано у меня, может быть когда-нибудь и будет.