Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Короче говоря, я не просто привык за свою длинноватую жизнь, что у меня была такая молодость, – я верен ей. Чту то, как Ахматова сказала: «На пороге стоит судьба». А что о ней сказали? О ней, я думаю, лучше всех сказал Бродский – очень простую вещь: «Опирая на ладонь свою висок, / Вы напишите о нас наискосок». Эту песню мы сегодня услышим, положенную на музыку. Я нежно люблю эти слова – «Вы напишите о нас наискосок». И его рассказ, здесь миллион раз повторенный, как мы с ним ехали на электричке в такой же, как сегодня, день ее поздравить, знаю наизусть. И все это вижу с необычайной ясностью. Но при этом в глубине памяти все равно есть легкое недоверие. Потому что неужели так было? Именно из-за ясности картины недоверие.

Я сказал про детей, на которых я, как и все, рассчитываю – очень часто совершенно напрасно рассчитываю, и мы все совершенно напрасно рассчитываем, – я подумал, что, возможно, они когда-нибудь спросят себя: неужели здесь говорилось об Ахматовой. А не о том, как Бельгия сегодня какую-то собственность российскую забрала, или отдала, или еще что-то в этом роде. Нас заставляют говорить о том, о чем кто-то хочет, чтобы мы говорили. Об Украине. Я подумал, едучи сюда, что мне никогда в голову не приходило, что я разговаривал, между прочим, с украинкой. Ее девичья фамилия Горенко. И сегодня, когда в очень коротком и ясном вступительном слове представитель администрации, я не запомнил фамилию, к сожалению, сказал, что Пушкин, Гоголь и Ахматова – лица Года русской литературы, я подумал: так, два представителя Украины и один представитель Африки. Это не должно в голову нормальному человеку приходить. Это нас заставляют. И поэзия – высший уровень языка, высший уровень, на который когда-либо поднимается язык, он заставляет нас от этого освобождаться, излечиваться.

Как говорила Ахматова, когда мы ездили с ней по Ленинграду – вызывали такси и в какую-то прогулку отправлялись – и она начинала показывать и рассказывать: «Вот этот дом… А вот здесь я… А вот там…» и так далее… – так вот, я ловлю себя сейчас на том, вокруг симпатичные люди, мы куда-то едем, я им рта не даю раскрыть, только сам то про одно, то про другое: «О, вот мы куда завернули, смотрите, вот в том доме…» Ахматова в таких случаях говорила: «Останавливайте меня, иначе я становлюсь Мадам «Larousse»». Это французский словарь энциклопедический, «Larousse». Она могла бесконечно сообщать эпизоды или сведения совершенно поразительные. Она была полна всякого рода историй.

Сейчас я прочту малое число стихотворений и, наконец, освобожу сцену для главного события нашего сегодняшнего собрания.

<…>

Где музыка? В гнезде,
упавшем с голой ветки…

«…»

Это только кажется, что мы используем предметы техники, скажем, микрофон – что он усиливает голос. На самом деле они нас главным образом вытесняют. Например, со сцены: я все время спотыкаюсь об этот микрофон.

<…>

Происходит война и кончается. Мир
наступает, но, боже, насколько он хуже
довоенного…

«…»

<…>

Третья симфония, Героическая – сама герой.
Спереди глаз и сзади, нет удержа,
вечно в схватке.

«…»

У Ахматовой была такая почти ровесница, выдающаяся английская писательница, Вирджиния Вулф. Вот такое стихотворение.

<…>

Как в 20-х Кингс-Роуд
перейти б. Переход
за сто лет не закроют.

«…»

Вирджиния Вулф писала прекрасные романы, которые выбивали ее из колеи, она на некоторое время лишалась рассудка и однажды покончила с собой, войдя в реку.

<…>

Роща, речитатив часослова.
Буквы под нотой сойдут за подлесок.

«…»

Вот и хватит, впереди еще порядочная программа. Я еще раз должен буду на минуту появиться. Поэтому – все: я уже постоял тут бесконечно долго. Сейчас предвкушаю то, что нас ждет. Я слышал эту пластинку. Понимаете, достоверность – это сочетание пафоса и домашности. И то, что мы сейчас услышим, это в первую очередь – достоверная, подлинная вещь. Александр Петрович и Игорь, милости прошу. Я сперва сойду, потом вы подниметесь.

(Историю, с которой непосредственно вслед за этим начал Павел Крючков, мне бы не следовало оставлять в тексте, прекрасно понимаю. Не приводить похвального замечания о себе, по соображениям элементарной деликатности. Но это, в конце концов, вздор, а уж больно милый эпизод с учительницами.)

Павел Крючков: Не могу не подать реплику, потому что вспомнил это еще до того, как Анатолий Найман стал читать стихи, а когда он просто разговаривал.