Анна Австрийская. Первая любовь королевы

Войдя в дверь, Поанти старался осмотреться, но это было нелегко. Ночь была темная. Снег, который шел несколько дней тому назад, растаял и превратился в черную воду, придававшую земле темный однообразный цвет. Поанти сначала увидел только черноту со всех сторон. Мало-помалу он распознал, что находится на очень обширном дворе. Направо и налево возвышались очень высокие стены, без сомнения, кровли соседних домов. На всей поверхности этих стен, по крайней мере насколько темнота позволяла судить, не было никаких отверстий. Напротив, в глубине двора, находилось низкое здание с крыльцом в несколько ступеней. Молодой человек понял, почему на этом дворе темнота казалась двойной. Двор этот походил на колодец. Свет остановлен был стенами, окружавшими дом со всех сторон.

— Черт побери! — говорил себе Поанти, остановившись посреди двора и жалобно осматриваясь вокруг. — Тот, кто выбрал для меня это жилище, должен был бы предупредить меня. Я взял бы с собой дюжину свечей. Как он хочет, чтобы я в темноте нашел дорогу в доме, где никогда не был, где не живет ни одной живой души и где мною руководят только звезды небесные, которые в эту ночь блистают своим отсутствием?

Несмотря на первое довольно естественное движение досады, барон сделал еще несколько шагов. Таким образом, он дошел до крыльца, которое поддерживало, идя вдоль всего фасада, здание, находившееся в глубине двора. Ступени этого крыльца развалились от ветхости. Но Поанти, хотя глаза не могли быть ему полезны, имел ноги и проворство горца, привыкшего с детства к скалам и пропастям Альпийских гор. Он прошел вдоль всего фасада и узнал без труда по скульптурным украшениям, что это был прежде маленький отель, черезвычайно изящный. Только это было уже давно, и следы остались самые слабые. Все наружные ставни были заперты, но они подчинились общему закону, и время отчасти отворило их. Поанти вернулся к двери, которая показалась ему закрытой, и, отыскав ощупью ручку, старался отворить дверь. От одного прикосновения его руки она отворилась без шума. Очевидно, петли были смазаны недавно. Поанти вошел и старательно запер за собою дверь. Тогда среди сплошной темноты, окружавшей его, он приметил под ногами слабый свет, как будто выходивший из земли. Свет этот, похожий на маяк, руководящий к гавани корабль, близкий к крушению, заставил молодого человека тотчас угадать, что он зажжен для него и исходит из погреба для того, чтобы не привлечь внимания соседей, которые были бы очень удивлены, увидев свет в таком месте, которое, как они знали, было необитаемо. Обвинение товарища в том, что тот не дал ему свечей, распадалось само собой. Теперь, когда у него был верный руководитель, Поанти не мог уже колебаться. Он пошел прямо вперед, увидел в передней на полу отверстие лестницы и проворно спустился вниз. Он не ошибся: свет исходил из погреба. В погребе не было ничего, кроме пыли. В сырых стенах оставались еще толстые, заржавленные гвозди, придерживавшие прежде толстые доски, на которых были расставлены разные сорта вин. Теперь этого не оставалось ничего. В углу валялась солома, давным-давно сгнившая. Но посредине, на камне, стояла лампа, такая большая, что в ней могло поместиться достаточное количество масла на несколько дней, красивой формы и такая новая, что как будто только пять минут назад вышла из рук мастера, делавшего ее. Возле этой лампы лежал лист бумаги. Поанти взял его и, наклонившись к лампе, прочел. Он был написан на наречии дофинэ. Поанти улыбнулся, и сердце забилось у него при воспоминании о родине, так неожиданно доставленном ему лоскутком бумаги, найденным в парижском погребе. Потом он восхитился благоразумием и ловкостью людей, к которым поступил на службу и которых этот смелый и беззаботный молодой человек еще не знал. В бумаге этой, без сомнения, заключалась какая-нибудь важная тайна, и бумагу эту не мог прочесть никто, кроме него. Все было предвидено, даже возможность несчастной случайности. Слова, написанные на наречии дофинэ, могли быть переведены таким образом:

«Придавить тихонько в стене от левого угла четвертый гвоздь второго ряда.

Пройти в отверстие, которое откроется. Оно закроется опять само собой.

Подняться на лестницу. Наверху будут две комнаты; одна для капитана Десять, другая для остальных. В этих комнатах нечего бояться ни шума, ни света.

В глубине той комнаты, которая поменьше, четвертый гвоздь, который налево, ведет в старинный Августинский монастырь. Осмотреть коридоры и выходы, выходящие на улицу Двух Экю. Стало быть, можно входить и через улицу Двух Экю, и улицу Этюв.

Выбирать предпочтительно первый выход, а второй употреблять только в случае решительной необходимости.

Находчивость капитана Десять сделает остальное».

В молодом Поанти не было недостатка в самолюбии, однако, когда он кончил читать, он не мог не прошептать с наивным восторгом:

— Черт побери! Рассчитывают на мою находчивость, это очень лестно, но она никогда не сравнится с находчивостью людей, придумавших все это.