Анна Болейн. Страсть короля

– Вы прекрасно выглядите, – сказал Генрих, когда Анна вышла к нему в наряде из золотой парчи; однако, пока они дожидались прибытия отцов города, король беспокоился насчет Томаса Мора.

– Я послал ему приглашение на коронацию и деньги на новое платье, – в раздумье проговорил он. – Надеюсь, он приедет. Сегодня утром я отправил в Челси трех епископов, чтобы убедить его. Если он явится и тем признает наш брак, протесты оппозиции поутихнут.

Ради Генриха Анна молилась, чтобы Мор согласился. Но, увидев мрачные лица вернувшихся епископов, поняла: их миссия не увенчалась успехом.

– Что сказал сэр Томас? – нетерпеливо спросил Генрих.

– Он не приедет, сир. Он сказал: есть такие, кто жаждет лишить нас девственности, а сделав это, не преминут пожрать нас. Но он постарается сделать так, чтобы его не лишили девственности.

Генрих вскинул голову:

– Так вот чем он отплатил мне за дружбу! Что ж, пусть так, но этот неблагодарный слуга не испортит ваш день, дорогая!

Было три часа. Явился лорд-мэр. Времени на разговоры не осталось. Генрих поцеловал Анну на прощание. Сам он прибудет в Тауэр на крытой барке.

Анна взошла на борт отнятого у Екатерины судна в сопровождении Марии и других дам, а также отца и группы привилегированных дворян. На водах Темзы тихо покачивались украшенные вымпелами кораблики лондонских гильдий, со многих судов доносилась музыка – ее исполняли ватаги менестрелей. Вдоль берегов собрались огромные толпы народа, что обрадовало Анну. Барка начала торжественное движение по реке, расшитые золотом геральдические вымпелы развевались на ветру. На лодке, плывшей слева, разыгрывалась живая картина с дикарями и ужасными чудовищами, изрыгавшими огонь, отчего девушки из свиты Анны вскрикивали. Однако слышалось очень мало приветственных кличей: толпа была как-то странно молчалива; некое оживление наступило лишь в тот момент, когда чудища кончили плеваться огнем и их сбросили в воду. Тут как раз вдали показался Тауэр, и Анна испытала облегчение.

Она сошла на берег у Королевской лестницы, где ее встретил лорд-камергер и проводил к королю, ожидавшему за боковыми воротами в башне Байворд.

– Дорогая! – воскликнул он и любовно поцеловал Анну. Трубы и гобои воспевали ее прибытие, а пушки оглушительно стреляли с пристани Тауэра.

Анна поблагодарила мэра и горожан за их старания при организации такой восхитительной живой картины, после чего Генрих отвел ее в королевские апартаменты.

– Я приказал Кромвелю обновить их для вас. На переделки и ремонт ушло больше тысячи фунтов, чтобы вы разместились с подобающей роскошью.

Комнаты королевы были убраны в античном стиле. Анна с изумлением оглядывала позолоченные лепные фризы с изображением резвящихся херувимов, новые дорогие гобелены, на которых запечатлели картины из жизни королевы Эстер. Изготовить их распорядился Генрих в знак признания свойственного Анне стремления к реформам.

– Ваш главный зал, – сказал он, – а вон там находится кабинет, который будет служить молельней. – Король провел Анну в столовую, украшенную огромным камином и отделанную красивыми деревянными панелями. За ней располагалась опочивальня с королевской постелью, завешенной красным бархатом, и встроенная в стену уборная. – Это были комнаты моей дорогой матери, – оглядываясь вокруг, задумчиво произнес Генрих. – Она умерла здесь. Конечно, теперь все выглядит совсем по-другому. Я надеюсь, вам нравится.

Анна взяла его за руку:

– Это великолепно! Поблагодарю мастера Кромвеля за отличную работу.

Следующий день они провели в Тауэре, а вечером Генрих совершил обряд посвящения восемнадцати рыцарей Бата, объяснив Анне, что этот древний ритуал исполняется только при коронации правящих монархов, но специально для нее было сделано исключение. В числе прочих король удостоил этой чести Фрэнсиса Уэстона.

Утром Анна поднялась рано, чтобы подготовиться к церемониальному въезду в Лондон. Для этого события она выбрала традиционный сюрко и подходящую к нему мантию из переливающегося белого шелка с горностаевой опушкой. На голову надела чепец, а поверх него – золотой обруч, усыпанный драгоценными камнями. Волосы оставила распущенными в знак девственности, обязательной для королевы, правда в случае с Анной девственность была символической – белое платье не скрывало округлости живота.

Дамы помогли Анне забраться в обтянутые парчой носилки, которые везли две лошади, покрытые попонами из белого дамаста. Шестнадцать рыцарей Пяти портов заняли места вокруг носилок. Они держали на позолоченных шестах полог из золотой парчи, к которому были прикреплены серебряные колокольчики, позвякивавшие над головой Анны. Огромная процессия из лордов, священников, офицеров и придворных уже покидала Тауэр, направляясь к лондонскому Сити. Когда носилки Анны были подняты на Тауэрский холм, следом потянулась огромная свита из фрейлин в экипажах и верхом. Люди толпились на улицах, но по большей части просто стояли и наблюдали, некоторые с явно враждебным видом.