Анна Болейн. Страсть короля

Лондонский Сити не пожалел затрат на почетный прием Анны. Она проезжала по вновь засыпанным гравием улицам, под триумфальными арками, мимо зданий, увешанных алыми и малиновыми полотнищами. Из каждого окна высовывались дамы, которым не терпелось хоть краешком глаза посмотреть на Анну. Играла музыка, дети произносили речи, вино текло из фонтанов и городских водных источников, и все это создавало настроение праздника. Хоры распевали в ее честь:

Анна грядет, знатнейшая женщина в мире,
Анна грядет сиятельная, воплощение добродетели,
В белоснежных носилках она как богиня,
Вот королева Анна, хранительница вашего будущего.

– Честь и хвала нашей королеве Анне! – возглашали хористы. – Ради которой ангел сошел с Небес, чтобы увенчать соколицу короной.

На Корнхилле три грации пожелали Анне сердечной радости, долгого успеха и неизбывной плодовитости.

– Процветания королеве Анне, иди и правь! – выкрикивали они.

Актер, исполнявший роль Париса в живой картине, устроенной на Чипсайде, когда его попросили выбрать самую красивую из трех богинь – Юноны, Паллады и Венеры, бросил взгляд на Анну и заявил, что, увидев ее, не может сделать выбор в пользу ни одной из них. Во дворе собора Святого Павла хористы пели гимн, в котором воспевалась коронация Девы: «Приди, любовь моя, ты будешь коронована!»

Какой-то ребенок прочел стихи, которые напомнили Анне о бесплодии ее святой тезки – Анны, матери Девы Марии. На одном стяге красовалась надпись на латыни: «Королева Анна, когда ты родишь сына королевской крови, для твоих людей настанет золотой век».

– Аминь! – громко произнесла Анна и улыбнулась.

Внутри городских стен собралась многотысячная толпа, но, как и прежде, люди в основном молчали, оказывая Анне холодный прием. Она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, чтобы приветствовать горожан, но заметила всего нескольких снявших головные уборы, а возгласов «Боже, храни вашу милость!» раздалось вообще не больше десятка. Шут, скакавший впереди носилок Анны, зло выкрикнул: «У вас у всех головы запаршивели, что ли? Не смеете шапки снять?!» Но еще хуже было то, что при виде использованных в декоре переплетенных инициалов короля и королевы толпа выдавала насмешливое: «Ха! Ха!» Вспоминая происшествие в Дарем-Хаусе, Анна отчаянно молилась, чтобы горожане ограничились в выражении своей неприязни словесными оскорблениями. Сидя в открытых носилках, она чувствовала себя ужасно уязвимой – доступной мишенью для любого, кто вздумал бы покуситься на ее жизнь.

Спокойнее стало, только когда процессия покинула Сити через Темпл-бар и направилась к Вестминстеру. Когда носилки доставили внутрь Вестминстер-Холла, Анна спустилась с них, взошла по широким ступеням на высокий помост и уселась под балдахином. Здесь был устроен банкет. Подали сахарные скульптуры, вино и гиппокрас, от которых она отказалась, велев передать угощение своим дамам. Анне следовало бы наслаждаться триумфом, но она чувствовала себя напряженной до тошноты и едва могла прикоснуться к еде, а к моменту окончания пира, когда пришло время благодарить лорд-мэра и всех прочих лордов и леди, была утомлена до изнеможения. Большим облегчением стала возможность наконец удалиться со своими дамами в Белый зал Вестминстерского дворца, где Мария и Джейн Рочфорд освободили госпожу от тяжелой мантии, после чего вывели из дворца и усадили в барку, которая быстро доставила ее во дворец Йорк.

Здесь Анну ожидал Генрих, которому не терпелось услышать рассказ о том, как прошел день.

– Вам понравилось, как выглядел Сити, дорогая?

– Сир, сам Сити был достаточно хорош, – ответила она, погружаясь в кресло, – но я видела много покрытых голов и слышала крайне мало приветствий. – (Генрих тихо выругался.) – Вы не сможете заставить их полюбить меня, – заметила Анна. – Но я была бы счастлива, если бы вы смогли сделать так, чтобы они перестали меня ненавидеть. Увы, даже ваша милость не властны распоряжаться чувствами людей. – Она не призналась Генриху, какой испытывала страх. – Я должна лечь. Очень устала, да и ваш сын что-то расшалился. У меня завтра важный день.

Король был воплощение заботливости.

– Конечно, дорогая. Я пошлю за вашими дамами. Вы должны о себе заботиться.

Глава 22. 1533 год

Анна стояла у огромных западных ворот Вестминстерского аббатства, дамы суетились вокруг, проверяя, хорошо ли надеты отороченный горностаем сюрко и мантия из пурпурного бархата поверх алого бархатного киртла. Мария прикрепила к драгоценному головному обручу плат, украшенный жемчугом и самоцветами, а Мадж Шелтон в последний раз провела гребнем по длинным волосам Анны.