- Правда?
И в её глазах было столько разбитой надежды, что я снова усмехнулся:
- Нет. Я просто снова, как всегда, не смешно шучу.
- Как хорошо! – она снова меня обняла. – Ты кушал сегодня?
- Что?
- Ты кушал? Наверное, снова целый день не выходил из комнаты. А папа сказал, чтобы я за тобой присматривала. Попробуй торт, он тебе понравится.
- Да я не голоден.
- Ты всегда не голоден! Ты же заболеешь, если не будешь есть! Смотри!
И она приложила свою пухлую детскую руку к моей. Они были почти одинаковыми. Я здорово похудел за последнее время. Одни кости, что тут сказать.
Странно, что я раньше этого не замечал. Что ж, в любом случае, меня это уже не волнует. Когда-то давно худые, почти тощие люди, казались мне беззащитными. Если их ударить, то ничего не смягчит удара. Но ещё мне почему-то всегда казалось, что худые люди очень ранимые. Вокруг их души нет ничего, что смогло бы уберечь от удара.
- Видишь? – сказала она вспыльчиво. – Тебе, правда, понравится торт! Честно!
- О, ты здесь! – на пороге появился Мстислав.
- Да, а что? – спросила у него Кира так, что я сразу понял: они повздорили.
- Там остался последний кусок от торта. Я его возьму, хорошо?
- Нет.
И она сказала это таким тоном, что сразу стало ясно: торта ей не жалко, но отказывает она только, чтобы позлить его.
- Подожди,- я посмотрел на сестру. – Это он для меня спрашивает.
- Да? Так если для тебя, то да, конечно.
Боже, какая она лицемерка. И почему мне так обидно? Я отдал свою тарелку с тортом Мстиславу. Всё равно я не хочу есть.
- Не будь больше такой,- сказал я Кире, и положил ей руку на голову.
Она кивнула молча.
Потом она ушла, и дети снова загалдели на первом этаже. Потом всё резко затихло. Я всё ещё сидел за столом, когда какая-то Кирина подружка вошла в комнату. Но она увидела меня, испугалась и тут же закрыла дверь.
И почему она испугалась? Я дотронулся до лица. Под глазом у меня ещё остались следы от фингала, но остальное уже зажило. Да, как только нас с Димой оставили наедине в тот день, мы сразу же подрались. Хотя это даже дракой нельзя было назвать. Он бил меня, а я и не пытался его остановить. Мне было плевать. Потом кто-то нас растащил. Хорошо ещё, что всё это было в больнице. У меня так распухла щека, что пришлось делать рентген. Думали, что трещина. Но трещины не было. Зато было много Диминой злости.
Снова начали шуметь дети. Закрываю глаза и пытаюсь расслабиться. Ни черта!
Может, пойти пройтись? Я снова смотрю в окно. Погода хорошая, вечер спокойный и тихий. А здесь так шумно. Да, определённо. Мне нужно пройтись.
На самом деле, странно, что у меня появилось такое желание. Обычно я просто лежу на кровати, и всё. У мен нет ни сил, ни желания устраивать прогулки. Нет, это, правда, очень странно, что я решил выйти на улицу. Я не помню, когда в последний раз выходил на улицу просто так. Я всегда у себя в комнате. Просто смотрю в потолок или стену. Слушаю тишину внутри себя. Чтобы вы поняли, я так много лежу на кровати, что просто удивительно, как я до сих пор не покрылся плесенью. А впрочем, я уже покрылся. Уже давно. Просто не снаружи.
На улице с весёлым лаем меня встретил Фаер. Мне больно на него смотреть. Он мне напоминает о ней. А бедный пёс никак не может сообразить, почему я перестал обращать на него внимания.
Улицы уже опустели. Время, когда они залиты людьми, прошло. Шагаю, глядя под ноги. Серые-серые плиты. Прямо как моя жизнь. Перевожу взгляд в сторону и останавливаюсь перед клумбой с цветами. Сейчас весна, и начали цвести какие-то красивые жёлтые цветы. Фаер бы они понравилось. Она очень любила цветы. Ей казалось, что бабочки и цветочки – это круто. Да, Фаер любила цветы. Они бессмысленные, они не несут никакой пользы. Некоторые водоросли и то вырабатывают больше кислорода. Но зато они такие красивые. Только за это она прощала им их бессмысленность.
Чёрт возьми, мне всё напоминает о ней! Я не буду больше останавливаться. Теперь я просто шагаю вперёд, спрятав руки глубоко в карманы. Я просто буду идти куда-нибудь. Но всё-таки это зря. Мне не уйти от себя. И очень жаль, что не уйти.
Я иду быстро, иду так, будто опаздываю куда-то. Со стороны можно решить, что у меня есть жизнь. Можно даже решить, что у меня назначена какая-нибудь важная встреча. Мало ли что можно решить со стороны. Тяжело, не зная человека, понять, жив он или морально убит. Какой-нибудь энергичный паренёк может оказаться давно уже мёртвым, а тот, кто, кажется, и не живёт вовсе, может иметь свой собственный удивительный мир. Жизнь очень странная на этот счёт.
Поравнявшись с роддомом, я замедляю шаг. Смотрю на белые стены здания с безразличием. Жаль, что нельзя прийти в роддом и сказать: «Позовите-ка менеджера! Мне дали бракованную жизнь!» И что я вообще забыл на этой улице?