Как и Василий Лукич Долгорукий, князь Сергей Григорьевич подвизался на дипломатической службе и своей карьерой был обязан не столько таланту дипломата, сколько своему родству с вице-канцлером Петром Павловичем Шафировым — он был женат на его дочери Марфе Петровне. В молодые годы он находился в составе посольств в Париже, Вене и Лондоне, а в 1721 году занял пост посла в Варшаве, был отозван в 1725 году, вновь возвращен через три года, а еще через год был вызван в Москву в связи с намечавшейся свадьбой племянницы Екатерины, выходившей замуж за императора.
Заступничество влиятельного тестя позволило Сергею Григорьевичу освободиться от тяжких наказаний, которым были подвергнуты его родственники. По указу 9 апреля князя Сергея с семьей — а она у него была многочисленной — велено сослать на безвыездное житье в дальнюю деревню. В пути, не доезжая до своей муромской деревни Фомино, где ему надлежало коротать время в ссылке, семью догнал гвардии подпоручик Петр Румянцев с командой в 14 человек и сообщил указ об изменении места ссылки — им стала Ранненбургская крепость, та самая, где тремя годами раньше проживал более важный политический преступник — князй А. Д. Меншиков.
В Ранненбург Румянцев доставил князя Сергея 30 июля. Ему было разрешено оставить при себе для услуг восемь мужчин и пять женщин. В отличие от прочих Долгоруких, чьи имения и имущество были конфискованы одновременно с взятием их под стражу, Сергею Григорьевичу предоставили льготу — указом Сената 9 ноября 1730 года ему разрешили владеть Замотринской волостью для «пропитания» семьи. Из волости доставляли в Ранненбург столовые припасы и деньги, расходуемые преимущественно на приобретение тканей и обуви для членов семьи и слуг.
Льготные условия содержания князя Сергея в ссылке, как нетрудно догадаться, были результатом хлопот тестя. Видимо, по его совету зять совершил еще одну акцию, на которую не решился ни один из репрессированных Долгоруких — он дважды обращался к императрице с просьбой о помиловании. В первой челобитной 23 октября 1730 года он писал: «Помилуй, помилуй погибшего и страждущего раба своего», а второй раз, в апреле 1731 года, С. Г. Долгорукий, решив воспользоваться годовщиной коронации Анны Иоанновны, вновь умолял ее, «дабы и я, последний раб вашего величества в так великой радости имел малое участие».
Обе просьбы остались без ответа, но ранненбургские ссыльные, как и их родственники в Березове, благодаря подачкам офицеру пользовались некоторыми послаблениями. Румянцев, в нарушение инструкции, разрешил вольготную переписку, касавшуюся не только хозяйственных, но и других сюжетов, не препятствовал выходу слуг за пределы крепости для приобретения продуктов.
Сведения об условиях жизни ссыльной семьи можно извлечь из писем супруги Сергея Григорьевича Марфы Петровны к трем сестрам, бывшим замужем за вельможами средней руки. В одном из них Марфа Петровна извещала сестер, что «князь сегодня занемог лихорадкою, была не велика зноба, только великая ломота в костях». Супруга просила обратиться к медицинскому светилу того времени Бидлоо за советом, какие надобно принимать лекарства. Глава семьи жаловался потом на постоянную боль в груди и высокую температуру, «от чего кровь с мокротой горлом идет и руки по утрам пухнут». Больной обратился в Сенат с просьбой, чтобы повелено было «ко мне прислать дохтура для полечения, если возможно будет, оной тяжкой моей болезни».
Доктора Сенат, как и следовало ожидать, не прислал, и тогда Марфа Петровна обратилась к отцу, чтобы тот попросил помощи у того же Бидлоо. Доктор ответил Петру Павловичу Шафирову: «Я рад написать, да не знаю обстояния его болезни» — и просил более детальные сведения о ее характере и, получив их, прописал пустить кровь не менее двух раз и изложил правила ухода за больным.
Судя по просьбам Марфы Петровны к сестрам, ссыльные в Ранненбурге жили безбедно, во всяком случае в первые годы. Так, в 1731 году она просила сестер приобрести в Москве три пары рукавиц из лосевой кожи, две бутылки рейнвейну и косяк атласу среднего качества. Из Москвы ссыльным присылали припасы к столу, перечень которых свидетельствует об использовании дорогих продуктов питания, к которым они привыкли на воле: ореховое и маковое масло, грецкие орехи, соленые лимоны, кофе и др. Члены семьи, кроме того, получали подарки от родственников: то штуку канифасу, то дочерям ленты, платки, чулки, новый медный кофейник и прочую мелочь[231]
.