Анна Иоанновна

Нападки на Голицына относятся ко времени, когда и Анна Иоанновна, и ее немецкое окружение перестали нуждаться в услугах Дмитрия Михайловича. Де Лириа 3 мая 1730 года доносил «о падении Долгоруких и одновременно возвышении Голицыных, которое он объясняет так: Левенволъда и Бирона русские ненавидят, но они управляют царицей как хотят. Для того чтобы лучше поддержать себя, они послали сказать фельдмаршалу Голицыну, что, если он и его брат хотят держаться их стороны, они помогут им и будут им верными друзьями. Голицыны приняли предложение и за это в большом почете, между тем как фамилию Долгоруких преследуют с величайшей жестокостью»[240].

И в донесении 5 мая 1730 года де Лириа сообщает, что немцы на первых порах были заинтересованы в союзе с Голицыными. Он писал: «У Бирона и Остермана личность Голицына, как и у императрицы, выглядела столь же противоречивой». Остерман конечно же затаил злобу на надменного аристократа, что и принудило его в самом начале «затейки» принять сторону Анны Иоанновны. У Бирона были свои основания для мести Голицыну — от него не утаились сведения о явно враждебном отношении к его появлению в России.

Недруги Голицына терпеливо выжидали повода для расправы. Такой повод дал сам Дмитрий Михайлович. В 1723 году умер бывший молдавский господарь Дмитрий Кантемир, перешедший в 1711 году во время Прутского похода Петра Великого на сторону России. Согласно действовавшему тогда указу о единонаследии все недвижимое имущество должно было перейти к одному из четырех сыновей. У Дмитрия Кантемира равной любовью пользовались два сына: Константин и Антиох. В чьих руках должна оказаться недвижимость, отец, не решаясь обидеть кого-либо из двух сыновей, передал на рассмотрение царя, который не успел выполнить волю господаря. В результате все имущество, движимое и недвижимое, находилось в совместном владении всех братьев до 1729 года, когда Константин Кантемир женился на дочери Д. М. Голицына. В том же году вся недвижимость не без содействия тестя оказалась в руках Константина.

На первых порах на Голицына, в отличие от князей Долгоруких, находившихся в опале, обрушились милости. Князь Д. М. Голицын был назначен сенатором, а его брат фельдмаршал М. М. Голицын в день коронации был пожалован четырьмя тысячами душ и назначен президентом Военной коллегии, которым он был недолго, ибо умер 10 декабря 1730 года[241].

Между тем мачеха четырех пасынков — Матвея, Сергея, Константина и Антиоха — и мать двух дочерей Настасья Ивановна Кантемир в 1724 году предъявила претензии на четвертую долю движимого и недвижимого имущества, причитавшуюся ей по указу 1716 года. Братья, однако, отклонили ее притязания, ссылаясь на завещательное письмо отца, который якобы еще при жизни наградил супругу имуществом, с тем чтобы она отказалась от четвертой доли. Вдова подала жалобу в Сенат, установивший, что в завещательном письме речь шла о подаренных еще до женитьбы алмазах, которые вдова должна была сохранить для дочери Смарагды. Сенатский приговор 8 мая 1725 года признал доводы пасынков неосновательными и определил выделить вдове четвертую долю.

Константин Дмитриевич, фактически управлявший вотчинами, игнорировал не только этот, но и повторный указ Сената 1728 года. В третий раз Сенат рассматривал жалобу вдовы в 1736 году и вновь вынес определение в ее пользу. В том же году она подала челобитную самой императрице.

Тяжба мачехи с пасынком выявила правоту Настасьи Ивановны, и отказ удовлетворить ее права Константином Дмитриевичем с очевидностью были противозаконными. Дальнейший ход тяжбы вызывает вопросы, на которые источники не дают прямого ответа.

Первый вопрос, возникающий после того, как в дело была вовлечена императрица, состоит в том, почему она решила передать его на рассмотрение специально для этого учрежденного «Вышнего суда», ибо указом 17 мая 1736 года, подписанным двумя кабинет-министрами (Остерманом и Черкасским), приравненным к именному указу, повелено челобитную вдовы передать в Сенат, чтобы тот решил дело «по регламентам и указал сущею правдою, без всякой манности (поблажки. — Н. П.) и посягательства как челобитчице, так и ответчику». Но резолюция оставалась невыполненной более полугода, когда 24 ноября по велению императрицы Кабинет министров распорядился дело княгини Кантемир и лейб-гвардии поручика Константина Кантемира «в завладении земель, людей и крестьян и учинении из того дела экстракта и резолюции прислать в Кабинет»[242].

Этот вопрос связан с другим — когда у Остермана возникла мысль привлечь к делу Д. М. Голицына: до учреждения «Вышнего суда», в процессе его деятельности или после вынесения им приговора по спорному делу между мачехой и пасынком.