Анна Иоанновна

Дело в том, что эта тяжба являлась своего рода поединком между двумя сенаторами: Д. М. Голицыным, стоявшим на страже интересов своего зятя, и Иваном Юрьевичем Трубецким, представлявшим интересы своей дочери Настасьи Ивановны. Ясно, что подлинный инициатор привлечения к ответственности Голицына А. И. Остерман должен был располагать информацией о причастности к тяжбе Дмитрия Михайловича.

Ранее мы отмечали интерес императрицы к так называемым криминальным делам: она вмешивалась в ход следствия, давала конкретные указания, назначала сроки завершения дела, но никогда не выступала в роли официального руководителя следствия. Возложение императрицей на себя обязанностей председателя «Вышнего суда» в данном случае подогревалось жаждой мести и стремлением придать рассматриваемому делу государственное значение.

Сколь интенсивно работал «Вышний суд», явствует из того, что приговор по делу был готов 16 декабря 1736 года, зачитан императрице и ею утвержден, а через три дня копию приговора отправили в Сенат. «Вышний суд» постановил взыскать с ответчиков в пользу вдовы колоссальную по тому времени сумму — 87 304 рубля 40 копеек, то есть размер ущерба, понесенного мачехой с 1725 по 1729 год. Поскольку с мая 1729 года наследником стал один Константин Кантемир, то более половины компенсации падало на него — 46 333 рубля 23 копейки.

Казалось бы, работа «Вышнего суда» завершилась благополучно: справедливость восторжествовала и истица полностью вознаграждена. В действительности же дело только начиналось, и на этот раз оно было направлено не против Константина Кантемира, а против его покровителя и тестя Д. М. Голицына.

Уже в решении «Вышнего суда» можно прочесть зловещую фразу: «И по вышеписанным всем обстоятельствам ябеда и происк в противность правого суда и указов от ответчиковой стороны во все время продолжалось, а мачеха их принуждена всего своего подлежащего имения лишиться и столько лет обиду терпеть»[243].

Свидетельством того, что над головой Дмитрия Михайловича сгущались тучи, был указ императрицы 19 декабря 1736 году московскому генерал-губернатору Салтыкову, одновременно выполнявшему должность руководителя Сенатской конторы и Московской конторы Тайной розыскных дел канцелярии, в котором Анна Иоанновна поручала своему дяде привлечь к следствию президента Вотчинной коллегии Александра Тимофеевича Ржевского, сына Голицына Алексея Дмитриевича, служившего судьей Московского судного приказа, президента Коммерц-коллегии и ее членов. Первый обвинялся в передаче Д. М. Голицыну экстракта жалобы вдовы Кантемир, а остальные — в незаконном переводе канцеляриста Камер-коллегии Лукьяна Перова из Москвы в Петербург, где мелкому чиновнику, состоявшему на государственной службе, поручалось вести частное дело К. Д. Кантемира и стоявшего за его спиной князя Д. М. Голицына. Указ, видимо, составляла опытная рука А. И. Ушакова, ибо он содержал наставления, свидетельствующие о профессионализме автора: Салтыкову велено поступать «секретно и осторожно», вызывая к следствию «одного по другому, чтобы они друг про друга не ведали, кто о чем спрашивай».

Завершил серию мер, направленных против Д. М. Голицына, указ 28 декабря 1736 года, обвинявший Сенат, что им решено дело по жалобе Настасьи Ивановны неправильно, и «Вышнему суду» предложено «взять ответы от каждого (сенатора. — Н. П.) порознь, а кто что будет ответствовать, того одному другому не сообщать и те свои ответы, не выходя из Сената, окончать»[244].

Особо допрашивали Д. М. Голицына. В его деле Перов выполнял такую же роль главного обвинителя, какую довелось выполнять Тишину в деле Долгоруких. Именно Перов снабдил «Вышний суд» уликами против Дмитрий Михайловича, и князю оставалось либо подтвердить их, либо отвергнуть.

Дмитрию Михайловичу предложили лично явиться в суд для дачи показаний, но он больше месяца страдал подагрой в такой острой форме, что был прикован к постели и не владел ни руками, ни ногами. По просьбе князя его интересы в «Вышнем суде» представлял младший брат Михаил Михайлович, которому он поручил ответить на вопросные пункты. «Вышний суд» просьбу Дмитрия Михайловича не удовлетворил и отправил для допроса в дом поручика Леонтьева. Узнав об этом, императрица пригласила к себе А. П. Волынского и через него передала словесное повеление суду, чтобы князь Дмитрий давал ответы в самом суде, после допроса отпускать его домой, а ответы объявлять ей, императрице. Караул к дому князя велела не ставить.

В помещение суда доставили немощного, страждущего тяжкой болезнью старика, которому перевалило за 70, для допроса, продолжавшегося с 10 утра до 6 вечера. После того как были прочитаны показания, князь Михаил Михайлович скрепил их своей подписью: «К сему допросу брата моего, тайного действительного советника и кавалера Дмитрия Михайловича Голицына, по приказу его, я, генералкригс-комиссар князь Михаил Голицын за болезнью в руках хирогратской, ныне руки приложить не может, руку приложил».