Анна Иоанновна

В распоряжении историков имеется два типа источников, по-разному освещающих события, связанные с назначением Бирона регентом. Один из них принадлежит самому Бирону, составленный много лет спустя после события, другие — прочим участникам событий. Если верить записке Бирона, то регент стоял в стороне от происходивших событий и пассивно наблюдал за тем, как русские вельможи горели желанием вручить ему права регента. Все, что по этому поводу написано Бироном, не внушает ни малейшего доверия, ибо он искажал ход событий, когда пытался убедить читателя записки в своей непричастности и даже противился своему назначению, якобы это была воля императрицы вельможе, которой он покорно подчинился.

Иоганн Ведекинд. Портрет принцессы Анны Леопольдовны.

XVIII в. Холст, масло. Государственный исторический музей, Москва.

Не все написанное Бироном состояло из фальшивых утверждений — кое-какие сведения все же заслуживают доверия: например, о припадке, случившемся с императрицей во время обеда у Биронов, об отзыве Анны об Анне Леопольдовне, ее супруге и отце герцоге Мекленбургском или его рассказе о роли Миниха в своем назначении регентом.

Но вряд ли рассказ Бирона был искренним: в ответ на предложение вельмож возложить на себя регентство он якобы заявил, что исполнение этой обязанности ему не по плечу. «Плохое состояние моего здоровья, истощение сил, наконец домашние заботы — все это в настоящее время внушает мне думать только об одном: как бы мне устраниться от государственных дел и провести спокойно остаток жизни». Ссылка на «плохое здоровье и истощение сил» не выдерживает критики, так как после описываемых событий он прожил еще 32 года.

Ложным является утверждение Бирона о том, что «императрица несколько раз была готова исполнить желание министров (назначить его регентом. — Н. П.), но я, несмотря на продолжительные настояния ее величества, отклонял ее от такого исполнения».

Сомнительно утверждение Бирона о том, что Анна Леопольдовна «была ко мне очень благосклонна, много меня благодарила за согласие принять на себя такую тяжкую заботу, как правление государством, и обещала мне честь дружбы своей и своего супруга».

В действительности события, случившиеся после припадка Анны Иоанновны, разворачивались по иному сценарию. В Летний дворец, где в обмороке лежала императрица, по приглашению Бирона прибыл сначала Левенвольде, а затем кабинет-министры Черкасский и Бестужев. Сообщив Левенвольде о случившемся, Бирон спросил: «Что делать?» Тот ответил: «Надобно послать за министрами». Министры прибыли, а вслед за ними появились Миних и Менгден. К собравшимся Бирон обратился с речью, намекавшей на то, как им следует поступать. Сначала он задал риторический вопрос: «Что последует со мною по кончине ее?» — и сам же дал ответ, свидетельствующий о том, что он знал о своей непопулярности: «Чего ожидать мне в государстве, в котором премножество людей, в награду оказанных мною отечеству заслуг, питают ко мне не благодарность, а ненависть».

Рассказав о возможных тяжелых испытаниях, которые предстояло выдержать стране во время междуцарствия, оратор произнес слова, намекавшие на человека, способного вывести ее из кризиса: «Нужна особа, которая, ведая совершенно о положении всех государственных дел, одарена бы была потребною твердостью мятежных голов и удержания благоустройства в недрах империи». Вслед за этим он назвал имена двух кандидатов, которых тут же отвел: если вручить правление принцессе Анне, то надо опасаться, что она призовет в Россию «родителя своего и допустит его вмешаться в дела государства. Своенравие и суровость сего принца известны, и он легко вовлечет дщерь свою к поступкам пагубным; второй кандидат, принц Брауншвейгский, внук Петра Великого, тоже не пригоден, так как в случае его призвания на престол Россией станет управлять австрийский посол в Петербурге».

Ответ на вопрос, кому следует передать бразды правления, недогадливым кабинет-министрам пришел не сразу. Лишь сидя в карете, державшей путь к мудрому Остерману для совета с ним, Черкасский произнес роковые слова: «Больше некому быть, кроме герцога Курляндского, потому что он в русских делах искусен».

Остерман, всегда проявлявший величайшую осторожность и готовый примкнуть к группировке, одерживавшей верх, не склонен был сразу же отдать власть Бирону. Он согласился сочинить манифест, объявлявший наследником престола Иоанна Антоновича, а относительно регентства дал уклончивый совет: «Торопиться не надо, надобно подумать».