Анна Иоанновна

В начале 1739 года Остерман извещал Вильнева, с какой благодарностью воспринимают в Петербурге его неутомимые заботы о мире, писал о напрасных опасениях турок относительно судьбы Азова: там, заверял Остерман, не будет флота, как и не будет восстановлен Таганрог. Турки, однако, были непреклонны и соглашались заключить мир только при условии полного уничтожения крепостных сооружений в Азове. В середине того же года Остерман извещал Вильнева о готовности России пойти на одну уступку: она соглашалась снести все укрепления в Азове, кроме стены и рва, но взамен предлагала обеим сторонам возвести новые крепости: туркам на Кубани, а русским ниже Черкасска.

Как только в Петербурге стало известно о заключении мира между Австрией и Оттоманской империей, русский двор из опасения, что Россия в одиночестве должна была противостоять Турции, поручил Вильневу форсировать переговоры и уполномочил его подписать мир. 18 сентября 1739 года им был подписан Белградский мирный договор, подведший черту четырехлетней войны.

Миних за эти годы уложил 100 тысяч русских солдат и офицеров и не менее 70–80 тысяч лошадей. Взамен этих жертв и материальных затрат Россия возвратила Азов, но обязалась срыть его укрепления, получила право соорудить крепость на острове Черкасе на Дону, а турки — на Кубани. России запрещалось держать флот на Азовском море. Большой и Малой Кабарде предоставлялся статус барьера между договаривавшимися сторонами. Кинбурн, Очаков и Хотин возвращались Турции. Таким образом, Белградский мир лишь частично ликвидировал условия Прутского мира 1711 года.

Скромные результаты войны двор компенсировал пышными торжествами по случаю заключения мирного договора. Триумфальное «вшествие» гвардейских полков в столицу подробно описал участник события В. А. Нащокин: в сопровождении оркестра, с развернутыми знаменами в студеный день 27 января 1740 года победители двигались по Невскому проспекту, по Дворцовой набережной мимо Ледяного дома на Дворцовую площадь, где нижние чины были распущены по домам. Штаб и обер-офицеры были приглашены во дворец, императрица обратилась к ним со словами благодарности и «из рук своих изволила жаловать каждого венгерским вином по бокалу, и с тем высокомонаршим пожалованием отпущены»[309].

Торжества продолжались несколько недель, в их программу входила шутовская свадьба, обеды, концерты, маскарады и бросание в народ жетонов, жареные быки с фонтанами белого и красного вина; все это наблюдали «веселившиеся смотрением из окон дворца» императрица и придворные. Разумеется, это не могло заменить содержание отнюдь не победоносного трактата.

Чем объясняются малоутешительные результаты русско-турецкой войны 1736–1739 годов? Серьезными промахами как русской дипломатии, возглавлявшейся Остерманом, так и малоэффективными действиями русского командования во главе с фельдмаршалом Минихом.

Промахи русской дипломатии состояли в утрате прикаспийских провинций в обмен на эфемерные надежды, что приобретенный союзник будет воевать с турками до победы. Другой просчет русской дипломатии состоял в ее неспособности поддерживать прочные союзнические отношения с Австрией, оказать ей помощь, когда та в ней остро нуждалась. Наконец, поручение вести мирные переговоры маркизу Вильневу, неприязненно относившегося к России, не заслуживает положительной оценки.

Скромные военные успехи объяснялись скромными военными талантами Миниха, руководствовавшимся не рациональными соображениями ведения военных действий, а мелкими тщеславными и честолюбивыми заботами. Две самые крупные победы, одержанные отважными русскими войсками под командованием Миниха, — взятие Очакова и Хотина, — вряд ли можно отнести на счет искусных действий полководца, они скорее являлись плодом благоприятных случайностей.

Вчитаемся в прошение Миниха об отставке, поданное Екатерине II в 1767 году, то есть почти три десятилетия спустя после окончания русско-турецкой войны, когда у Миниха была возможность в полной мере оценить успехи и промахи в русско-турецкой войне. Миних и на склоне лет остался верен себе: был таким же тщеславным и честолюбивым, таким же хвастливым, пытавшимся закрепить за собой славу выдающегося полководца.

В прошении ни слова о промахах, в нем перечень триумфальных побед под Перекопом и в Крыму. Причину ухода из Крыма он, как и раньше, объяснял тем, что «отправленным от меня к ее императорскому величеству курьерам проехать было невозможно: для чего, дабы ее величество о благосостоянии армии не осталась безызвестна, принужден я был возвратиться назад». Он вопреки истине полагал, что «война против турок и татар началась с великим „щастием“, щедро оцененным императрицей, пожаловавшей ему деревни на Украине».