развода, где была бы только отвергнута виновная жена, невозможно. Он видел,
что сложные условия жизни,в которых он находился, не допускали возможности
тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности
жены; видел то, что известная утонченность этой жизни не допускала и
применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих
доказательств уронило бы его в общественном мнении более, чем ее.
Попытка развода могла привести только к скандальному процессу, который
был бы находкой для врагов, для клеветы, унижения его высокого положения в
свете. Главная же цель - определение положения с наименьшим расстройством -
не достигалась и чрез развод. Кроме того, при разводе, даже при попытке
развода очевидно было, что жена разрывала сношения с мужем и соединялась с
своим любовником. А в душе Алексея Александровича несмотря на полное теперь,
как ему казалось, презрительное равнодушие к жене, оставалось в отношении к
ней одно чувство - нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла
соединиться с Вронским, чтобы преступление ее было для нее выгодно. Одна
мысль эта так раздражала Алексея Александровича, что, только представив себе
это, он замычал от внутренней боли и приподнялся и переменил место в карете
и долго после того, нахмуренный, завертывал свои зябкие и костлявые ноги
пушистым пледом.
"Кроме формального развода, можно было еще поступить, как Карибанов,
Паскудин и этот добрый Драм, то есть разъехаться с женой", - продолжал он
думать, успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства позора,
как и при разводе, и главное - это, точно так же как и формальный развод,
бросало его жену в объятия Вронского. "Нет, это невозможно, невозможно! -
опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. - Я не могу
быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы".
Чувство ревности, которое мучало его во время неизвестности, прошло в
ту минуту, когда ему с болью был выдернут зуб словами жены. Но чувство это
заменилось другим: желанием, чтоб она не только не торжествовала, но
получила возмездие за свое преступление. Он не признавал этого чувства, но в
глубине души ему хотелось, чтоб она пострадала за нарушение его спокойствия
и чести. И, вновь перебрав условия дуэли, развода, разлуки и вновь отвергнув
их, Алексей Александрович убедился, что выход был только один - удержать ее
при себе, скрыв от света случившееся и употребив все зависящие меры для
прекращения связи и главное - в чем самому себе он не признавался - для
наказания ее. "Я должен объявить свое решение, что, обдумав то тяжелое
положение, в которое она поставила семью, все другие выходы будут хуже для
обеих сторон, чем внешнее status quo, и что таковое я согласен соблюдать, но
под строгим условием исполнения с ее стороны моей воли, то есть прекращения
отношений с любовником", В подтверждение этого решения, когда оно уже было
окончательно принято, Алексею Александровичу - пришло еще одно важное
соображение. "Только при таком решении я поступаю и сообразно с религией, -
сказал он себе, - только при этом решении я не отвергаю от себя преступную
жену, а даю ей возможность исправления и даже - как ни тяжело это мне будет
- посвящаю часть своих сил на исправление и спасение ее". Хотя Алексей
Александрович и знал, что он не может иметь на жену нравственного влияния,
что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя,
переживая эти тяжелые минуты, он и не подумал ни разу о том, чтоб искать
руководства в религии, - теперь, когда его решение совпадало с требованиями,
как ему казалось, религии, эта религиозная санкция его решения давала ему
полное удовлетворение иотчасти успокоение. Ему было радостно думать, что и в
столь важном жизненном деле никто не в состоянии будет сказать, что он не
поступил сообразно с правилами той религии, которой знамя он всегда держал
высоко среди общего охлаждения и равнодушия. Обдумывая дальнейшие
подробности, Алексей Александрович не видел даже, почему его отношения к
жене не могли оставаться такие же почти, как и прежде. Без сомнения, он
никогда не будет в состоянии возвратить ей своего уважения; но не было и не
могло быть никаких причин ему расстроивать свою жизнь и страдать вследствие
того, что она была дурная и неверная жена. "Да, пройдет время, все
устрояющее время, и отношения восстановятся прежние, - сказал себе Алексей
Александрович, - то есть восстановятся в такой степени, что я не буду
чувствовать расстройства в течении своей жизни. Она должна быть несчастлива,
но я не виноват и потому не могу быть несчастлив".
XIV
Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне
остановился на этом решении, но и составил в своей голове письмо, которое он
напишет жене. Войдя в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма
и бумаги, принесенные из министерства, и велел внести за собой в кабинет.