Анна Каренина

Алексея Александровича и представлявшее резкий пример неплодотворности

расходов и бумажного отношения к делу. Алексей Александрович знал, что это

было справедливо. Дело орошения полей Зарайской губернии было начато

предшественником предшественника Алексея Александровича. И действительно, на

это дело было потрачено и тратилось очень много денег и совершенно

непроизводительно, и все дело это, очевидно, ни к чему не могло привести.

Алексей Александрович, вступив в должность, тотчас же понял это и хотел было

наложить руки на это дело; но в первое время, когда он чувствовал себя еще

нетвердо, он знал, что это затрогивало слишком много интересов и было

неблагоразумно; потом же он, занявшись другими делами, просто забыл про это

дело. Оно, как и все дела, шло само собою, по силе инерции. (Много людей

кормилось этим делом, в особенности одно очень нравственное и музыкальное

семейство: все дочери играли на струнных инструментах. Алексей Александрович

знал это семейство и был посаженным отцом у одной из старших дочерей.)

Поднятие этого дела враждебным министерством было, по мнению Алексея

Александровича, нечестно, потому что в каждом министерстве были и не такие

дела, которых никто, по известным служебным приличиям, не поднимал. Теперь

же, если уже ему бросали эту перчатку, то он смело поднимал ее и требовал

назначения особой комиссии для изучения и поверки трудов комиссии орошения

полей Зарайской губернии; но зато уже он не давал никакого спуску и тем

господам. Он требовал и назначения еще особой комиссии по делу об устройстве

инородцев. Дело об устройстве инородцев было случайно поднято в комитете 2

июня и с энергиею поддерживаемо Алексеем Александровичем как не терпящее

отлагательства по плачевному состоянию инородцев. В комитете дело это

послужило поводом к пререканию нескольких министерств. Министерство,

враждебное Алексею Александровичу, доказывало, что положение инородцев было

весьма цветущее и что предполагаемое переустройство может погубить их

процветание, а если что есть дурного, то это вытекает только из неисполнения

министерством Алексея Александровича предписанных законом мер. Теперь

Алексей Александрович намерен был требовать: во-первых, чтобы составлена

была новая комиссия, которой поручено бы было исследовать на месте состояние

инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно

таково, каким оно является из имеющихся в руках комитета официальных данных,

то чтобы была назначена еще другая, новая ученая комиссия для исследования

причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а)

политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д)

материальной и е) религиозной; в-третьих, чтобы были затребованы от

враждебного министерства сведения о тех мерах, которые были в последнее

десятилетие приняты этим министерством для предотвращения тех невыгодных

условий, в которых ныне находятся инородцы, и, в-четвертых, наконец, чтобы

было потребовано от министерства объяснение о том, почему оно, как видно из

доставленных в комитет сведений за NN 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года

и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно смыслу коренного и

органического закона, т..., ст. 18, и примечание к статье 36. Краска

оживления покрыла лицо Алексея Александровича, когда он быстро писал себе

конспект этих мыслей. Исписав лист бумаги, он встал, позвонил и передал

записочку к правителю канцелярии о доставлении ему нужных справок. Встав и

пройдясь по комнате, он опять взглянул на портрет, нахмурился и презрительно

улыбнулся. Почитав еще книгу о евгюбических надписях и возобновив интерес к

ним, Алексей Александрович в одиннадцать часов пошел спать, и когда он, лежа

в постели, вспомнил о событии с женой, оно ему представилось уже совсем не в

таком мрачном виде.

XV

Хотя Анна упорно и с озлоблением противоречила Вронскому, когда он

говорил ей, что положение ее невозможно, и уговаривал ее открыть все мужу, в

глубине души она считала свое положение ложным, нечестным и всею душой

желала изменить его. Возвращаясь с мужем со скачек, в минуту волнения она

высказала ему все; несмотря на боль, испытанную ею при этом, она была рада

этому. После того как муж оставил ее, она говорила себе, что она рада, что

теперь все определится, и по крайней мере не будет лжи и обмана. Ей казалось

несомненным, что теперь положение ее навсегда определится. Оно может быть

дурно, это новое положение, но оно будет определенно, в нем не будет

неясности и лжи. Та боль, которую она причинила себе и мужу, высказав эти

слова, будет вознаграждена теперь тем, что все определится, думала она. В

этот же вечер она увидалась с Вронским, но не сказала ему о том, что

произошло между ею и мужем, хотя, для того чтобы положение определилось,

надо было сказать ему.

Когда она проснулась на другое утро, первое, что представилось ей, были