Анна Каренина

улыбку, то в глаза оживления; но на одно мгновение при взгляде на него

что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас же

потух, он был счастлив этим мгновением. Она взглянула на мужа, чтоб узнать,

знает ли он Вронского. Алексей Александрович смотрел на Вронского с

неудовольствием, рассеянно вспоминая, кто это. Спокойствие и самоуверенность

Вронского здесь, как коса на камень, наткнулись на холодную самоуверенность

Алексея Александровича.

- Граф Вронский, - сказала Анна.

- А! Мы знакомы, кажется, - равнодушно сказал Алексей Александрович,

подавая руку. - Туда ехала с матерью, а назад с сыном, - сказал он,

отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. - Вы, верно, из

отпуска? - сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным

тоном:- Что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?

Обращением этим к жене он давал чувствовать Вронскому, что желает

остаться один, и, повернувшись к нему, коснулся шляпы; но Вронский обратился

к Анне Аркадьевне:

- Надеюсь иметь честь быть у вас, - сказал он.

Алексей Александрович усталыми глазами взглянул на Вронского.

- Очень рад, - сказал он холодно, - по понедельникам мы принимаем. -

Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал жене:- И как хорошо, что у меня

именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя, и что я мог показать тебе

свою нежность, - продолжал он тем же шуточным тоном.

- Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, -

сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов

Вронского, шедшего за ними. "Но что мне за дело?" - подумала она и стала

спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.

- О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и... я должен

тебя огорчить... не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci,

мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге..

(Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну за то, что она

всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И

знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо

всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением

Облонских.

Графиня Лидия Ивановна была друг ее мужа и центр одного из кружков

петербургского света, с которым по мужу ближе всех была связана Анна.

- Да ведь я писала ей.

- Но ей все нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе

карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один, -

продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном. - Ты не поверишь, как

я привык...

И он, долго сжимая ей руку, с особенною улыбкой посадил ее в карету.

XXXII

Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по

лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал:

"Мама, мама!" Добежав до нее, он повис ей на шее.

- Я говорил вам, что мама!- кричал он гувернантке. - Я знал!

И сын, так же как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на

разочарованье. Она воображала его лучше, чем он был в действительности. Она

была должна опуститься до действительности, чтобы наслаждаться им таким, ка-

ков он был. Но и такой, каков он был, он был прелестен с своими белокурыми

кудрями, голубыми глазами и полными стройными ножками в туго натянутых

чулках. Анна испытывала почти физическое наслаждение в ощущении его близости

и ласки и нравственное успокоение, когда встречала его простодушный,

доверчивый и любящий взгляд и слушала его наивные вопросы. Анна достала

подарки, которые посылали дети Долли, и рассказала сыну, какая в Москве есть

девочка Таня и как Таня эта умеет читать и учит даже других детей.

- Что же, я хуже ее? - спросил Сережа.

- Для меня лучше всех на свете.

- Я это знаю, - сказал Сережа, улыбаясь.

Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию

Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с

нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна

любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее

недостатками.

- Ну что, мой друг, снесли оливковую ветвь? - спросила графиня Лидия

Ивановна, только что вошла в комнату.

- Да, все это кончилось, но все это и было не так важно, как мы думали,

- отвечала Анна. - Вообще моя belle soeur слишком решительна.

Но графиня Лидия Ивановна, всем до нее не касавшимся интересовавшаяся,

имела привычку никогда не слушать того, что ее интересовало; она перебила

Анну

- Да, много горя и зла на свете, а я так измучена нынче.

- А что? - спросила Анна, стараясь удержать улыбку.

- Я начинаю уставать от напрасного ломания копий за правду и иногда

совсем развинчиваюсь. Дело сестричек (это было филантропическое,

религиозно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с этими

господами ничего невозможно сделать, - прибавила графиня Лидия Ивановна с

насмешливою покорностью судьбе. - Они ухватились за мысль, изуродовали ее и