Анна Каренина

потом обсуждают так мелко и ничтожно. Два-три человека, ваш муж в том числе,

понимают все значение этого дела, а другие только роняют. Вчера мне пишет

Правдин...

Правдин был известный панславист за границей, и графиня Лидия Ивановна

рассказала содержание письма.

Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела

соединения церквей и уехала торопясь, как ей в этот день приходилось быть

еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.

"Ведь все это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде? -

сказала себе Анна. - Или очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно:

цель добродетель, она христианка, а она все сердится всь у нее враги и всь

враги по христианству и добродетели".

После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и

рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать

к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна

дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он

обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить

на записки и письма, которые у нее скопились на столе.

Чувство беспричинного стыда, которое она испытывала дорогой, и волнение

совершенно исчезли. В привычных условиях жизни она чувствовала себя опять

твердою и безупречною.

Она с удивлением вспомнила свое вчерашнее состояние. "Что же было?

Ничего. Вронский сказал глупость, которой легко положить конец, и я ответила

так, как нужно было. Говорить об этом мужу не надо и нельзя. Говорить об

этом - значит придавать важность тому, что ее не имеет". Она вспомнила, как

она рассказала почти признание, которое ей сделал в Петербурге молодой

подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете,

всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее

такту и никогда не позволит себе унизить ее и себя до ревности. "Стало быть,

незачем говорить? Да, слава богу, и нечего говорить", - сказала она себе.

XXXIII

Алексей Александрович вернулся из министерства в четыре часа, но, как

это часто бывало, не успел войти к ней. Он прошел в кабинет принимать

дожидавшихся просителей и подписать некоторые бумаги, принесенные правителем

дел. К обеду (всегда человека три обедали у Карениных) приехали: старая

кузина Алексея Александровича, директор департамента с женой и один молодой

человек, рекомендованный Алексею Александровичу на службу. Анна вышла в

гостиную, чтобы занимать их. Ровно в пять часов бронзовые часы Петра I не

успели добить пятого удара, как вышел Алексей Александрович в белом галстуке

и во фраке с двумя звездами, так как сейчас после обеда ему надо было ехать.

Каждая минута жизни Алексея Александровича была занята и распределена. И для

того чтоб успевать сделать то, что ему предстояло каждый день, он держался

строжайшей аккуратности. "Без поспешности и без отдыха" - было его девизом.

Он вошел в залу, раскланялся со всеми и поспешно сел, улыбаясь жене.

- Да, кончилось мое уединение. Ты не поверишь, как неловко (он ударил

на слове неловко) обедать одному.

За обедом он поговорил с женой о московских делах с насмешливою улыбкой

спрашивал о Степане Аркадьиче; но разговор шел преимущественно общий, о

петербургских служебных и общественных делах. После обеда он провел полчаса

с гостями и, опять с улыбкой пожал руку жене, вышел и уехал в совет. Анна не

поехала в этот раз ни к княгине Бетси Тверской, которая, узнав о ее приезде,

звала ее вечером, ни в театр, где нынче была у нее ложа. Она не поехала

преимущественно потому, что платье, на которое она рассчитывала, было не

готово. Вообще, занявшись после отъезда гостей своим туалетом, Анна была

очень раздосадована. Пред отъездом в Москву она, вообще мастерица одеваться

не очень дорого, отдала модистке для переделки три платья. Платье нужно было

так переделать, чтоб их нельзя было узнать и они должны были быть готовы уже

три дня тому назад. Оказалось, что два платья были совсем не готовы, а одно

переделано не так, как того хотела Анна. Модистка приехала объясняться,

утверждая, что так будет лучше, и Анна разгорячилась так, что ей потом

совестно было вспоминать. Чтобы совершенно успокоиться, она пошла в детскую

и весь вечер провела с сыном, сама уложила его спать, перекрестила и покрыла

его одеялом. Она рада была, что не поехала никуда и так хорошо провела этот

вечер. Ей так легко и спокойно было, так ясно она видела, что все, что ей на

железной дороге представлялось столь значительным, был только один из

обычных ничтожных случаев светской жизни и что ей ни пред кем, ни пред собой

стыдиться нечего. Анна села у камина с английским романом и ждала мужа.

Ровно в половине десятого послышался его звонок, и он вошел в комнату.

- Наконец-то ты!- сказала она, протягивая ему руку.

Он поцеловал ее руку и подсел к ней.

- Вообще я вижу, что поездка твоя удалась, - сказал он ей.

- Да, очень, - отвечала она и стала рассказывать ему все сначала: свое