Анна Каренина

хороши, легче. Только стоит он... Нет, ты слушай.

- Да я слушаю, - растираясь мохнатым полотенцем, отвечал Вронский.

- Проходит великая княгиня с каким-то послом, на его беду зашел у них

разговор о новых касках. Великая княгиня и хотела показать новую каску...

Видят, наш голубчик стоит. (Петрицкий представил, как он стоит с каской.)

Великая княгиня попросила подать себе каску, - он не дает. Что такое? Только

ему мигают, кивают, хмурятся. Подай. Не дает. Замер. Можешь себе

представить... Только этот... как его... хочет уже взять у него каску... не

дает!.. Он вырвал, подает великой княгине. "Вот это новая", - говорит

великая княгиня. Повернула каску, и можешь себе представить, оттуда бух!

груша, конфеты, два фунта конфет!.. Он это набрал, голубчик!

Вронский покатился со смеху. И долго потом, говоря уже о другом,

закатывался он своим здоровым смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы,

когда вспоминал о каске.

Узнав все новости, Вронский с помощью лакея оделся в мундир и поехал

являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать

несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог

встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с тем,

чтобы не возвращаться до поздней ночи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В конце зимы в доме Щербацких происходил консилиум, долженствовавший

решить, в каком положении находится здоровье Кити и что нужно предпринять

для восстановления ее ослабевающих сил. Она была больна, и с приближением

весны здоровье ее становилось хуже. Домашний доктор давал ей рыбий жир,

потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не

помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен был

знаменитый доктор. Знаменитый доктор, не старый еще, весьма красивый

мужчина, потребовал осмотра больной. Он с особенным удовольствием, казалось,

настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства и

что нет ничего естественнее, как то, чтоб еще не старый мужчина ощупывал

молодую обнаженную девушку. Он находил это естественным, потому что делал

это каждый день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как ему

казалось, дурного, и поэтому стыдливость в девушке он считал не только

остатком варварства, но и оскорблением себе.

Надо было покориться, так как, несмотря на то, что все доктора учились

в одной школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на то,

что некоторые говорили, что этот знаменитый доктор был дурной доктор, в доме

княгини и в ее кругу было признано почему-то, что этот знаменитый доктор

один знает что-то особенное и один может спасти Кити. После внимательного

осмотра и постукиванья растерянной и ошеломленной от стыда больной

знаменитый доктор, старательно вымыв свои руки, стоял в гостиной и говорил с

князем Князь хмурился, покашливая, слушая доктора. Он, как поживший, не

глупый и не больной человек, не верил в медицину и в душе злился на всю эту

комедию, тем более что едва ли не он один вполне понимал причину болезни

Кити. "То-то пустобрех", - думал он, применяя в мыслях это название из

охотничьего словаря к знаменитому доктору и слушая его болтовню о признаках

болезни дочери. Доктор между тем с трудом удерживал выражение презрения к

этому старому баричу и с трудом спускался до низменности его понимания. Он

понимал, что с стариком говорить нечего и что глава в этом доме - мать. Пред

нею-то он намеревался рассыпать свой бисер. В это время княгиня вошла в

гостиную с домашним доктором. Князь отошел, стараясь не дать заметить, как

ему смешна была вся эта комедия. Княгиня была растеряна и не знала, что

делать. Она чувствовал себя виноватою пред Кити.

- Ну, доктор, решайте нашу судьбу, - сказала княгиня. - Говорите мне

всь. - "Есть ли надежда?" - хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она

не могла выговорить этот вопрос. - Ну что, доктор?..

- Сейчас, княгиня, переговорю с коллегой и тогда буду иметь честь

доложить вам свое мнение.

- Так нам вас оставить?

- Как вам будет угодно.

Княгиня, вздохнув, вышла.

Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое

мнение, состоящее в том, что есть начало туберкулезного процесса, но... и т.

д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои

крупные золотые часы.

- Так, - сказал он. - Но...

Домашний врач замолк почтительно на середине речи

- Определить, как вы знаете, начало туберкулезного процесса мы не

можем; до появления каверн нет ничего определенного. Но подозревать мы

можем. И указание есть: дурное питание, нервное возбуждение и прочее. Вопрос

стоит так: при подозрении туберкулезного процесса что нужно сделать, чтобы

поддержать питание?

- Но, ведь вы знаете, тут всегда скрываются нравственные, духовные

причины, - с тонкою улыбкой позволил себе вставить домашний доктор.

- Да, это само собой разумеется, - отвечал знаменитый доктор, опять