Анна Каренина

доволен украшением твоего кабинета, - сказал он, указывая на баронессу. - Вы

ведь знакомы?

- Еще бы!- сказал Вронский, весело улыбаясь и пожимая маленькую ручку

баронессы. - Как же! старый друг.

- Вы домой с дороги, - сказала баронесса, - так я бегу. Ах, я уеду сию

минуту, если я мешаю.

- Вы дома там, где вы, баронесса, - сказал Вронский. - Здравствуй,

Камеровский, - прибавил он, холодно пожимая руку Камеровского.

- Вот вы никогда не умеете говорить такие хорошенькие вещи, -

обратилась баронесса к Петрицкому.

- Нет, отчего же? После обеда и я скажу не хуже.

- Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею, идите умывайтесь

и убирайтесь, - сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая

винтик в новом кофейнике. - Пьер, дайте кофе, - обратилась она к Петрицкому,

которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих

отношений с ним. - Я прибавлю.

- Испортите.

- Нет, не испорчу! Ну, а ваша жена? - сказала вдруг баронесса,

перебивая разговор Вронского с товарищем. - Мы здесь женили вас. Привезли

вашу жену?

- Нет, баронесса. Я рожден цыганом и умру цыганом.

- Тем лучше, тем лучше. Давайте руку.

И баронесса, не отпуская Вронского, стала ему рассказывать, пересыпая

шутками, свои последние планы жизни и спрашивать его совета.,

- Он все не хочет давать мне развода! Ну что мне делать? (Он был муж

ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский,

смотрите, же за кофеем - ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс,

потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему

будто бы неверна, - с презрением сказала она, - и от этого он хочет

пользоваться моим имением.

Вронский слушал с удовольствием этот веселый лепет хорошенькой женщины,

поддакивал ей, давал полушутливые советы и вообще тотчас же принял свой

привычный тон обращения с этого рода женщинами. В его петербургском мире все

люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт:

пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному

мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть

невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твердым,

что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, - и

разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но

был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором

надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым,

отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться.

Вронский только в первую минуту был ошеломлен после впечатлений совсем

другого мира, привезенных им из Москвы, но тотчас же, как будто всунул ноги

в старые туфли, он вошел в свой прежний веселый и приятный мир.

Кофе так и не сварился, а обрызгал всех и ушел и произвел именно то

самое, что было нужно, то есть подал повод к шуму и смеху и залил дорогой

ковер и платье баронессы.

- Ну, теперь прощайте, а то вы никогда не умоетесь, и на моей совести

будет главное преступление порядочного человека, нечистоплотность. Так вы

советуете нож к горлу?

- Непременно, и так, чтобы ваша ручка была поближе от его губ. Он

поцелует вашу ручку, и все кончится благополучно, - отвечал Вронский.

- Так нынче во Французском!- И, зашумев платьем, она исчезла.

Камеровский поднялся тоже, а Вронский, не дожидаясь его ухода, подал

ему руку и отправился в уборную. Пока он умывался, Петрицкий описал ему в

кратких чертах свое положение, насколько оно изменилось после отъезда

Вронского. Денег нет ничего. Отец сказал, что не даст и не заплатит долгов.

Портной хочет посадить, и другой тоже непременно грозит посадить. Полковой

командир объявил, что если эти скандалы не прекратятся, то надо выходить.

Баронесса надоела, как горькая редька, особенно тем, что все хочет давать

деньги; а есть одна, он ее покажет Вронскому, чудо, прелесть, в восточном

строгом стиле, "genre рабыни Ребекки, понимаешь". С Беркошевым тоже вчера

разбранился, и он хотел прислать секундантов, но, разумеется, ничего не

выйдет. Вообще же все превосходно и чрезвычайно весело. И, не давая товарищу

углубляться в подробности своего положения, Петрицкий пустился рассказывать

ему все интересные новости. Слушая столь знакомые рассказы Петрицкого в

столь знакомой обстановке своей трехлетней квартиры, Вронский испытывал

приятное чувство возвращения к привычной и беззаботной петербургской жизни.

- Не может быть! - закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он

обливал свою красную здоровую шею. - Не может быть!- закричал он при

известии о том, что Лора сошлась с Милеевым и бросила Фертингофа. - И он все

так же глуп и доволен? Ну, а Бузулуков что?

- Ах, с Бузулуковым была история - прелесть! - закричал Петрицкий.. -

Ведь его страсть - балы, и он ни одного придворного бала не пропускает.

Отправился он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень