Анна Каренина

веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой

наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце

лица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей,

встречавшихся с ним. "Ага! Стива! Облонский! Вот и он!" - почти всегда с

радостною улыбкой говорили, встречаясь с ним. Если и случалось иногда, что

после разговора с ним оказывалось, что ничего особенно радостного не

случилось, - на другой день, на третий опять точно так же все радовались при

встрече с ним.

Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест в

Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев,

подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело. Главные качества

Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли,

во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на

сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той,

про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с

которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы

состояния и звания они ни были, и, в-третьих, - главное - в совершенном

равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не

увлекался и не делал ошибок.

Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый

почтительным швейцаром, с портфелем прошел в свой маленький кабинет, надел

мундир и вошел в присутствие. Писцы и служащие все встали, весело и

почтительно кланяясь. Степан Аркадьич поспешно, как всегда, прошел к своему

месту, пожал руки членам и сел. Он пошутил и поговорил, ровно сколько это

было прилично, и начал занятия. Никто вернее Степана Аркадьича не умел найти

ту границу свободы, простоты и официальности, которая нужна для приятного

занятия делами. Секретарь весело и почтительно, как и все в присутствии

Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем

фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем:

- Мы таки добились сведения из Пензенского губернского правления. Вот,

не угодно ли...

- Получили наконец? - проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцем

бумагу. - Ну-с, господа... - И присутствие началось.

"Если б они знали, - думал он, с значительным видом склонив голову при

слушании доклада, - каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их

председатель !" - И глаза его смеялись при чтении доклада.. До двух часов

занятия должны были идти не прерываясь, а в два часа - перерыв и завтрак.

Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия

вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала,

обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери,

тотчас же изгнал вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.

Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и,

отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел в

свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер

Гриневич, вышли с ним.

- После завтрака успеем кончить, - сказал Степан Аркадьич.

- Как еще успеем!- сказал Никитин.

- А плут порядочный должен быть этот Фомин, - сказал Гриневич об одном

из лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали.

Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать,

что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.

- Кто это входил? - спросил он у сторожа.

- Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я

отвернулся. Вас спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда...

- Где он?

- Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, - сказал сторож,

указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой,

который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым

ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый

чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и

потом вопросительно взглянул на Облонского.

Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за

шитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.

- Так и есть! Левин, наконец! - проговорил он с дружескою, насмешливою

улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. - Как это ты не побрезгал

найти меня в этом вертепе? - сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь

пожатием руки и целуя своего приятеля. - Давно ли?

- Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, - отвечал Левин,

застенчиво и вместе с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг.

- Ну, пойдем в кабинет, - сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и

озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек

его за собой, как будто проводя между опасностями.

Степан Аркадьич был на "ты" почти со всеми своими знакомыми: со

стариками шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с