Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Ну, вотъ вы, Графиня, встртили сына, а я брата, и теперь прощайте, благодарю васъ очень, очень, — сказала она по французски. — И вс исторіи мои пришли къ концу, а то бы нечего ужъ разсказывать.

— Ну, нтъ, милая, — сказала старушка, трепля и гладя руку сына, которую она держала въ своей рук. — Я бы съ вами объхала вокругъ свта и не соскучилась. Вы одн изъ тхъ милыхъ женщинъ, съ которыми и поговорить и помолчать пріятно. А объ сын, пожалуйста, не думайте. Нельзя такъ не разлучаться никогда. У Анны Аркадьевны — сказала Графиня, объясняя сыну, — есть сынокъ 8 лтъ, кажется, и она никогда съ нимъ не разставалась и все мучается, что оставила его.

— Да, мы всю дорогу съ Графиней говорили — я о своемъ, она о своемъ сын, — сказала Каренина, поправляя неловкое положеніе, въ которое ихъ ставила старушка, и опять насмшливая улыбка показалась на ея губахъ.

«Зачмъ мама ей разсказывала про мою любовь», подумалъ онъ.

— Ну, прощайте, прощайте, милая. Дайте поцловать ваше хорошенькое личико. Безъ васъ бы я пропала.

— Ваша матушка слишкомъ добра. Я благодаря ей не видла времени, — сказала Каренина и, наклонивъ съ улыбкой голову, подала руку Вронскому и вышла.

«Такъ вотъ онъ, этотъ необыкновенный сынъ! этотъ герой, этотъ фениксъ, который влюбленъ и котораго всетаки не можетъ стоить ни одна женщина, — думала Каренина, вспоминая хвалы матери своему сыну. — Ахъ, Боже мой, да что мн за дло».

— Ну, Аннушка, ты ужъ устрой багажъ и прізжай, — сказала она подошедшей двушк, доставая билетъ, и положила руку на руку брата.

— Послушай, любезный, вещи сестры, — сказалъ онъ служащему, кивнувъ пальцемъ, и прошелъ съ ней въ дамскую комнату.

— Ну что жъ, какъ ты, Анна? Алексй Александровичъ, твой Сережа?

— Все[610] хорошо, очень хорошо.

— Впрочемъ и спрашивать нечего. Ты сіяешь, — сказалъ Стива, какъ будто издалека вглядываясь въ нее, — и пополнла ровно на столько, чтобы не подурнть, a похорошть.

[611]— Право? Ну, мн все равно. Но что жъ это? — сказала она съ грустнымъ выраженіемъ. — Неужели? Ахъ, Стива, Стива! — сказала она, покачивая головой. — Это ужасно. Женщины не прощаютъ этаго.

Онъ зналъ, что она говорила про его неврность. Онъ писалъ ей. Онъ съ виноватымъ лицомъ стоялъ передъ нею.

— Посл, посл. Да, ужасно, я негодяй, но помоги, но пойми.

[612]Старый[613] дворецкій, хавшій съ Графиней, явился въ вагонъ доложить, что все готово. И Графиня прервала свой разсказъ о внук, крестник, о милости Государя и др. и со страхомъ поднялась, чтобы идти сквозь столь ненавистную ей толпу станціи желзной дороги.

— Пойдемте, мама, теперь мало народа, и мы васъ проведемъ прекрасно, — сказалъ сынъ.

Двушка несла мшекъ и собачку, артельщикъ другіе мшки. Вронскій велъ подъ руку, дворецкій поддерживалъ за другую руку. Съ трудомъ перебравшись черезъ мучительный для старыхъ людей порогъ, шествіе тронулось дальше и подходило уже къ[614] зал. Молодая дама въ блестящей атласной шубк, съ краснымъ чмъ то на подол, съ блестящими ботинками съ пуговицами и кисточками и съ лиловой вуалью до половины нарумяненнаго лица, громко[615] говоря что-то, съ испуганнымъ лицомъ почти пробжала навстрчу и чуть не толкнула старуху и привела ее въ ужасъ.[616] Еще пробжалъ артельщикъ. Очевидно что-то случилось на станціи. Послышались шаги, голоса, и народъ отъ подъзда хлынулъ назадъ, и ужасъ чего-то случившагося распространился на всхъ лицахъ.

— Что такое? что, гд? Бросился? Раздавили?

Вронскій посадилъ мать на кресло рядомъ съ Карениной и быстрыми шагами пошелъ за Степаномъ Аркадьичемъ, пошедшимъ узнавать, что такое.

Стрлочникъ попалъ подъ отодвигаемый поздъ, и его раздавило на смерть. Еще прежде чмъ вернулись Вронскій и Алабинъ, лакей разсказалъ это Графин.

Степанъ Аркадьичъ вернулся прежде и разсказалъ ужасныя подробности.

— Но гд же Алеша? — задыхаясь и трясясь, спрашивала мать, какъ будто боясь, съ нимъ бы не случилось чего.

— Вотъ онъ идетъ.

[617]Вронскій шелъ торопливо, застегивая сертукъ, и лицо его было блдно, какъ платокъ.

— Подемте, мама.

— Чтожъ, неужели ты видлъ его?

— Да,[618] видлъ.

— Совсмъ убитъ, умеръ? — спросила Анна Аркадьевна.

Онъ взглянулъ на нее[619] строго, какъ ей показалось.

— Да, — отвчалъ онъ холодно.

— Ужасно то, что осталось несчастное семейство, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ. — Какая ужасная смерть.

— Напротивъ, мгновенная, — сказалъ Вронскій.

— Мгновенная, — повторила она задумчиво, и красота ея таинственныхъ, въ глубь смотрящихъ глазъ поразила его. — Ну, прощайте еще разъ, Графиня, — сказала она.

— Ну, пойдемте, мама, — сказалъ сынъ.

Но только что онъ взялъ ее за руку, какъ подошелъ Начальникъ Станціи.

— Вы пожертвовали для семейства убитаго 200 рублей, потрудитесь записать.

Вронскій оглянулся на Анну, она пристально смотрла на него. Онъ покраснлъ и отошелъ съ Начальникомъ Станціи, что то живо говоря ему.[620]

— Что съ тобой, Анна? — спросилъ братъ, когда они отъхали уже нсколько сотъ саженъ.

Анна молчала и тряслась вся, какъ въ лихорадк.

— Ничего, — сказала она, насильно улыбаясь.